Абрамов Федор Александрович - Пути-Перепутья (Пряслины - 3)
Абрамов Федор Александрович
Пряслины. Пути-перепутья
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Все, все было как наяву, все до последнего скрипа, до последнего шороха в
заулке врезалось в память...
Ночью они с Иваном спали крепким, спокойным сном, и вдруг топот и грохот в
сенях, будто стадо диких лошадей ворвалось с улицы, потом с треском
распахнулась дверь, и на пороге - Григорий, бледный-бледный, с наганом в руке.
"Вот он, вот он! - закричал Григорий. - Хватайте его!" И Ивана схватили. Петр
Житов (так и заверещал немазаный протез), Федор Капитонович, Михаил Пряслин...
А она, жена родная, не то чтобы кинуться на защиту мужа - слова выговорить не
могла...
- Ну и приснится же такое, господи! - Анфиса перевела дух и первым делом
заглянула в кроватку сына: у Родьки прорезывались зубы, и он уже который день
был в жару.
В мутном утреннем свете - в окна барабанил дождь - она увидела
долгожданную улыбку на лице спящего сына, услыхала его ровное дыхание, и
блаженная материнская радость залила ее сердце.
Но радость эта продолжалась недолго, считанные секунды, а потом ее снова
сдавила тоска, страх за мужа.
Ивана вызвали в райком на совещание три дня назад, и вот - небывалое дело
- не то что его самого, весточки никакой нет. Она все передумала за это время:
заболел, уехал в показательный колхоз (есть такой возле райцентра, возят туда
председателей), укатил на рыбалку с Подрезовым (второй год у Ивана какая-то
непонятная дружба с первым секретарем райкома)... Но сейчас на все это она
поставила крест. Сейчас, после того как ей приснился этот страшный сон, она
была уверена: с Григорием поцапался Иван.
- О, господи, господи, - расплакалась вдруг Анфиса, - да кончится ли это
когда-нибудь?
Шестой год она живет с Иваном, Родька скоро на ноги встанет, а она все еще
Минина и Родька Минин...
Она еще как-то понимала Григория, когда тот отказывал ей в разводе
попервости, - где сразу обуздаешь свое самолюбие? Но теперь-то, теперь-то чего
вставать на дыбы?
И вот они с Иваном порешили: еще раз по-хорошему поговорить с Григорием, а
ежели он и на этот раз заупрямится, подать в суд. И пускай Григорий срамит ее
на весь район, пускай на всех перекрестках чешут языками.
Покормив проснувшегося сына, Анфиса встала, затопила печь и, посмотрев на
часы, дала себе слово: ежели Ивана не будет до двух часов, она позвонит в
райком.
2
Стук копыт под окошками раздался в третьем часу (у нее не хватило духу
позвонить в райком), и Анфиса не помня себя выскочила на улицу - босиком, без
платка, как молодка.
Мимо проходила старая Терентьевна - подивилась такой горячности. Но Анфиса
и не думала обуздывать себя. Она так истомилась да исстрадалась за эти дни -
обеими руками обняла, обвила мужа.
- С ума сошла! Грудницу схватить захотела? - заорал Иван и даже оттолкнул
ее: стужей, осенней сыростью несло от его намокшего, колом стоявшего
дождевика. И эта забота, эта любовь, выраженная чисто по-мужицки, откровенно,
дороже всякой ласки была для Анфисы.
Прикрывая руками полуголую грудь, она одним махом взлетела на крыльцо.
- Родька, Родька! Папа приехал!
Она быстро вынесла в сени деревянное корыто и короб с настиранным бельем,
подтерла вехтем пол (первое это дело - порядок в избе), собрала на стол, а
потом и сама заглянула в зеркало - нельзя ей растрепой, хватит с нее и того,
что Родька высушил.
Иван вошел в избу в одних - шерстяных - носках, без дождевика, даже ватник
в сенях снял. Но от него все еще несло холодом, и он, прежде чем подойти к
крова
