Аверченко Аркадий - Русский В Европах
Аверченко Аркадий Тимофеевич
"Русский в Европах"
(Из книги "Дюжина ножей в спину революции")
Летом 1921 года, когда "это" уже кончилось, - в курзале одного
заграничного курорта собралась за послеобеденным кофе самая разношерстная
компания: были тут и греки, и французы, и немцы, были и венгерцы, и англичане,
один даже китаец был...
Разговор шел благодушный, послеобеденный.
- Вы, кажется, англичанин? - спросил француз высокого бритого господина. -
Обожаю я вашу нацию: самый дельный вы, умный народ в свете.
- После вас, - с чисто галльской любезностью поклонился англичанин. -
Французы в минувшую войну делали чудеса... В груди француза сердце льва.
- Вы, японцы, - говорил немец, попыхивая сигарой, - изумляли и продолжаете
изумлять нас, европейцев. Благодаря вам слово "Азия" перестало быть символом
дикости, некультурности...
В другом углу грек тужился, тужился и наконец сказал:
- Замечательный вы народ, венгерцы!
- Чем? - искренно удивился венгерец.
- Ну как же... Венгерку хорошо танцуете. А однажды я купил себе суконную
венгерку, расшитую разными этакими штуками. Хорошо носилась! Вино опять же:
нарезаться венгерским - самое святое дело.
- И вы, греки, хорошие.
- Да что вы говорите?! Чем?
- Ну... вообще. Приятный такой народ. Классический. Маслины вот тоже.
Периклы всякие.
А сбоку у стола сидел один молчаливый бородатый человек и, опустив буйную
голову на ладони рук, сосредоточенно, печально молчал.
Любезный француз давно уже поглядывал на него, наконец не выдержал,
дотронулся до его широкого плеча.
- Вы, вероятно, мсье, турок? По-моему - одна из лучших наций в мире!
- Нет, не турок.
- А кто же, осмелюсь спросить?
- Да, так, вообще, приезжий. Да вам, собственно, зачем?
- Чрезвычайно интересно узнать.
- Русский я!!
Когда в тихий дремлющий летний день вдруг откуда-то сорвется и налетит
порыв ветра, как испуганно и озабоченно закачаются, зашелестят верхушки
деревьев, как беспокойно завозятся и защебечут примолкшие от зноя птицы, какой
тревожной рябью вдруг подернется зеркально-уснувший пруд!
Вот так же закачались и озабоченно, удивленно защебетали венгерские,
французские, японские головы; так же доселе гладкие зеркально-спокойные лица
подернулись рябью тысячи самых различных, взаимно борющихся между собой
ощущений.
- Русский? Да что вы говорите? Настоящий?
- Детки! Альфред, Мадлена! Вы хотели видеть настоящего русского - смотрите
скорей! Вот он, видите, сидит.
- Бедняга-то бедняга, да я давеча, когда расплачивался, бумажник два раза
вынимал. Переложить в карманы брюк, что ли!
- Смотрите, вон русский сидит.
- Где, где?! Слушайте, а он бомбу в нас не бросит?
- Может, он голодный, господа, а вы на него вызверились. Как вы думаете,
удобно ему предложить денег?
- Немца бы от него подальше убрать. А то немцы больно уж ему насолили...
как бы он его не тово!
Француз сочувственно, но с легким оттенком страха жал ему руку, японец
ласково, с тайным соболезнованием гладил его по плечу, кое-кто предлагал
сигару, кое-кто плотнее застегнулся. Заботливая мать, схватив за руку
плачущего Альфреда и Мадлену, пыхтя, как буксирный пароход, утащила их домой.
- Очень вас большевики мучили? - спросил добрый японец.
- Скажите, а правда, что в Москве собак и крыс ели?
- Объясните, почему русский народ свергнул Николая и выбрал Ленина и
Троцкого? Разве они были лучше?
- А что такое взятка? Напиток такой или танец?
- Правда ли, что у вас сейфы вскрывали? Или, я думаю, это одна из тысяч
небылиц, распространенн
