Аксенов Василий - Московская Сага 1
ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ
МОСКОВСКАЯ САГА (Книга первая)
Поколение зимы.
Лели-лили – снег черемух,
Заслоняющих винтовку.
Чичечача шашки блеск,
Биээнзайм – аль знамен,
Зиээгзой – почерк клятвы,
Бобо –биба – аль околыша,
Мириопи – блеск очей серых войск.
Чучу биза – блеск божбы.
Мивеаа – небеса.
Мириопи – блеск очей,
Вээава – зелень толп!
Мтмомая – синь гусаров,
Зизо зея – почерк солнц,
Солнцеоких шашек рожь.
Лели-лили – снег черемух,
Сосесао – зданий горы…
Владимир Хлебников
Глава 1
Скифские шлемы.
Ну, подумать только – транспортная пробка в Москве на восьмом году
революции! Вся Никольская улица, что течет от лубянки до Красной площади через
сердце Китай-города, запружена трамваями, повозками и автомобилями. Возле
«Славянского базара» с ломовых подвод разгружают садки с живой рыбой. Под аркой
Третьяковского проезда ржание лошадей, гудки грузовиков, извозчичий
матюкальник. Милиция поспешает со своими пока еще наивными трелями, как бы еще
не вполне уверенная в реальности своей сугубо городской, не политической, то
есть как бы вполне нормальной, роли. Все вокруг вообще носит характер
некоторого любительского спектакля. Злость и та наигранна. Но самое главное в
том, что все играют охотно. Закупорка Никольской – на самом деле явление
радостное, вроде как стакан горячего молока после сыпного озноба: жизнь
возвращается, грезится процветание.
– Подумать только, еще четыре года назад здесь были глад и мор,
блуждали кое-где лишь калики перехожие, да безнадежные очереди стояли за
выдачей проросшего картофеля, а по Никольской только чекистские «маруси»
проезжали, – говорит профессор Устрялов. – Вот вам, мистер Рестон, теория
«Смены вех» в практическом осуществлении.
Два господина примерно одного возраста (35-40 лет) сидят рядом на
заднем сидении застрявшего на Никольской «паккарда». Оба они одеты
по-европейски, в добротную комплектную одежду из хороших магазинов, но по
каким-то незначительным, хотя вполне уловимым приметам в одном из них не трудно
определить русского, а в другом настоящего иностранца, более того, американца.
Парижский корреспондент чикагской «Трибюн» Тоунсед Рестон в течение
всего своего первого путешествия в Красную Россию боролся с приступами
раздражения. Собственно говоря, это нельзя было даже назвать приступами:
раздражение не оставляло его здесь ни на минуту, просто временно оно было
сродни ноющему зубу, в другие же моменты напоминало симптомы пищевого
отравления.
Может быть, как раз с пищи все и началось, когда в день приезда
советские, так сказать, коллеги – этот невыносимый Кольцов, этот ерничающий
Бухарин – потчевали его своими деликатесами. Эта икра… даром что и в Париже
сейчас безумствуют с икрой, нашли в ней, видите ли, какой-то могущественный
«афродизиак»… но ведь это же ни что иное, как рыбьи яйца, медам и месье!
Доисторическая рыба, покрытая хрящевидными роготками… а главное все-таки – это
ощущение какой-то постоянной театральности, слегка тошнотворной приподнятости,
бахвальства… и вместе с этим неуверенность, заглядыванье в глаза, невысказанный
вопрос. Европу они, похоже, уже раскроили на будущее, но Америка сбивает их с
толку. Рестона здесь тоже что-то сбивает с толку. Прежде он полагал, что знает
пружины революции. Его репортажи из Мексики в свое время считались высшим
классом журналистики. Он интервьюировал членов революционных хунт во многих
странах Латинской Америки. Черт побери, теперь он видит, что «гориллы» по
сравнению с этими «вершителями истории» были ем
