Аксенов Василий - Перемена Образа Жизни
Василий Аксенов
Перемена образа жизни
1
Авиация проделывает с нами странные номера. Когда я
прилетаю куда-нибудь самолетом, мне хочется чертыхнуться по
адресу географии. Это потому, что между теми местами, откуда я
приехал, и Черноморским побережьем Кавказа, оказывается, нет ни
Средне-Русской возвышенности, ни лесостепей, ни просто степей.
Оказывается, между нами просто-напросто несколько часов лету.
Два затертых номера "Огонька", четыре улыбки
девушки-стюардессы, карамелька при взлете и карамелька во время
посадки. Пора бы привыкнуть. Глупо даже рассуждать на эту тему,
думал я, стоя вечером на набережной в Гагре.
Над темным горизонтом косо висел тускло-багровый просвет.
Море в темноте казалось спокойным, и поэтому странно было
слышать, как волна пушечными ударами бьет в бетон, и видеть,
как она вздымается над набережной метров на десять и осыпается
с сильным шуршанием.
Ветра не было. Шторм шел где-то далеко в открытом море, а
здесь он лишь давал о себе знать мощными, но чуть ленивыми
ударами по пляжам.
Отдыхающие рассуждали о воде и атмосферных явлениях.
Средних лет грузин, волнуясь, объяснял пожилой паре, отчего
колеблется температура воды в Черном море.
- Но, Гоги, вы забываете о течениях, Гоги! - капризно
сказала пожилая дама, с удовольствием произнося имя Гоги.
- Течение? - почему-то волнуясь, воскликнул грузин и
заговорил о течениях. Он говорил о течениях, о Средиземном море
и о проливах Босфор и Дарданеллы. Он сильно коверкал русские
слова, то и дело переходя на свой язык. Чувствовалось, что он
прекрасно разбирается в существе вопроса, просто волнение
мешает ему объяснить все, как есть.
- Как, Гоги, - рассеянно протянула дама, глядя кудато в
сторону, - разве сюда втекает Средиземное море?
Ее муж сказал веско:
- Да нет. Сюда идет Красное море от Великого, или Тихого,
океана, вот как.
Гоги трудно было все это вынести. Он почти кричал, объяснял
что-то про Гольфстрим, про разные течения и про Черное море. Он
прекрасно все знал и, может быть, являлся специалистом в этой
области, но ему мешало волнение.
- От Великого, или Тихого, - с удовольствием говорил из-под
велюровой шляпы пожилой "отдыхающий".
Нервно, но вежливо попрощавшись, грузин ушел в темноту, а
пара направилась под руку вдоль набережной. Мне стало не по
себе при виде их сплоченности. Они были до конца друг за друга,
и у них было единое представление о мире, в котором мы живем.
Я тоже пошел по набережной. Огоньки Гагры висели надо мной.
Домики здесь карабкаются высоко в гору, но сейчас контуров горы
не было видно - гора сливалась с темным небом, и можно было
подумать, что это светятся в ночи верхние этажи небоскребов. Я
прошел мимо экскурсионных автобусов, они стояли в ряд возле
набережной. Шоферы-грузины сидели в освещенных кабинах и
беседовали со своими дружками-приятелями, которые толпились
возле машин. Это были люди, каких редко увидишь в наших местах.
На них были плоские огромные кепки. Они разговаривали так,
словно собирались совершить нечто серьезное.
В тоннеле под пальмами плыли огоньки папирос. Я шел
навстречу этим огонькам, то и дело забывая, что это именно я
иду здесь, под пальмами, подумать только! Я, старый затворник,
гуляю себе под пальмами. По сути дела, я еще был там, откуда я
приехал. Там, где утром я завтракал в молочной столовой, чистил
ботинки у знакомого чистильщика и покупал газеты. Там, где, за
час до вылета, я зашел в телефонную будку, набрал номер и в
ответ на заспанный голос сказал, что
