Акунин Борис - Пелагея И Черный Монах
БОРИС АКУНИН
ПЕЛАГИЯ И ЧЕРНЫЙ МОНАХ
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ДЕТЕКТИВЪ
Пролог
ЯВЛЕНИЕ ВАСИЛИСКА
...в несколько широких шагов приблизился к монахине. Выглянул в окно,
увидел взмыленных лошадей, расхристанного чернеца и грозно сдвинул свои
кустистые брови.
- Крикнул мне: "Матушка, беда! Он уж тут! Где владыка?", - донесла Пелагия
преосвященному вполголоса.
При слове "беда" Митрофаний удовлетворенно кивнул, как если б и не ожидал
ничего иного от этого безмерно длинного, никак не желающего закончиться дня.
Поманил пальцем ободранного, запыленного вестника (по манере, да и из самого
крика уже ясно было, что примчавшийся невесть откуда монах именно что вестник,
причем из недобрых): а ну, поднимись-ка.
Коротко, но глубоко, чуть не до земли поклонившись епископу, чернец бросил
вожжи и кинулся в здание суда, расталкивая выходившую после процесса публику.
Вид божьего служителя - непокрытого, с расцарапанным в кровь лбом - был
настолько необычен, что люди оглядывались, кто с любопытством, а кто и с
тревогой. Бурное обсуждение только что закончившегося заседания и
удивительного приговора прервалось. Похоже, что намечалось, а может, уже и
произошло некое новое Событие.
Вот и всегда оно так в тихих заводях вроде нашего мирного Заволжска: то
пять или десять лет тишь да гладь и сонное оцепенение, то вдруг один за другим
такие ураганы задуют - колокольни к земле гнет.
Нехороший гонец взбежал по белой мраморной лестнице. На верхней площадке,
под весами слепоглазой Фемиды замялся, не сразу поняв, куда поворачивать,
вправо или влево, но тут же увидел в дальнем конце рекреации кучку столичных
корреспондентов и две чернорясные фигуры, большую и маленькую: владыку
Митрофания и рядом с ним очкастую сестрицу, что давеча стояла в окне.
Грохоча по гулкому полу сапожищами, монах бросился к архиерею и еще издали
возопил:
- Владыко, он уж тут! Близехонько! За мной грядет! Огромен и черен!
Петербургские и московские журналисты, средь которых были и настоящие
светила этой профессии, прибывшие в Заволжск ради громкого процесса,
уставились на дикообразного рясофора с недоумением.
- Кто грядет? Кто черен? - пророкотал преосвященный. - Говори ясно. Ты кто
таков? Откуда?
- Смиренный чернец Антипа из Арарата, - торопливо поклонился заполошный,
потянулся скуфью сорвать, да не было скуфьи, обронил где-то. - Василиск
грядет, кто ж еще! Он, заступник! Со скита исшел. Велите, владыко, в колокола
звонить, святые иконы выносить! Свершается пророчество Иоанново! "Се, гряду
скоро, и мзда моя со мною, воздати кое-муждо по делом его"! Коне-ец! - завыл
он. - Всему конец!
Cтоличные люди, те ничего, известия о конце света не испугались, только
навострили уши и ближе к монаху придвинулись, а вот судейский уборщик, который
уже начал в коридоре махать своей метлой, - тот от страшного крика на месте
обмер, орудие свое уронил, закрестился.
А предвестник Апокалипсиса членораздельно говорить от тоски и ужаса более
не мог - затрясся всем телом, и по мучнистому, обросшему бородой лицу
покатились слезы.
Как всегда в критических случаях, преосвященный проявил действенную
решительность. Применив древний рецепт, гласящий, что лучшее средство от
истерики - хорошая затрещина, Митрофаний влепил рыдальцу своей увесистой
дланью две звонкие оплеухи, и монах сразу трястись и выть перестал. Захлопал
глазами, икнул. Тогда, укрепляя успех, архиерей схватил гонца за ворот и
поволок к ближайшей двери, за которой располагался судебный архив. Пелагия,
жалостно ойкнувш
