Алексеев Олег - Рассвет На Непрядве
Олег Алексеев
РАССВЕТ НА НЕПРЯДВЕ
1
В ту осень меня приняли на первый курс института в Москве. Приемные
экзамены закончились, до начала занятий оставалось три дня, и мне вдруг
нестерпимо захотелось домой - в деревню, в псковские леса, к родителям, к
друзьям, к одной необыкновенной девушке.
Лес встретил шумом, шорохом сухой иглицы. За десять дней в городе я
истосковался по родине, шел, шатаясь, будто пьяный. Вот и деревня, вот и наш
дом под тесовой крышей, отец возится с ружьем, мать идет с ведрами за
водой... Увидела меня, бросила гремучие ведра.
От матери я узнал, что моя девушка выходит замуж в соседнюю деревню...
Не помня себя, добрел до поля, лег на копну, уткнулся лицом в горячее.
Стало вдруг страшно. Так страшно, как было в войну, когда по мне и матери
стрелял немецкий пулеметчик...
Смутно, словно издалека, долетел до меня чей-то голос. Пересилив себя, я
привстал, а увидев, кто меня ищет, встал около копны...
Рядом со мной стояла хмурая женщина в темной юбке и черном платке, в
мужском пиджаке, в яловых сапогах. Женщина, прихрамывая, подошла поближе.
Левую руку держала неловко, будто птица подбитое крыло, в правой был
холщовый узелок. Звали женщину Валентина-партизанка. В войну она жила в
деревне за озером. Каратели сожгли деревню, а людей убили. Спаслась каким-то
чудом одна Валентина. На ее глазах фашисты застрелили мать, сестру, брата и
двоих детей Валентины - сына и дочку. Муж ее погиб в армии еще в сорок
первом... У Валентины не осталось даже дальних родственников. "Полная,
круглая сирота..." - говорила о себе Валентина. После страшного того дня она
стала партизанкой. В деревне говорили, что она искала смерти, но и сама
смерть ее боялась. От матери я слышал, что Валентина часто ходит на то
место, где была ее деревня, садится около двух молодых елочек, называет их
именами сына и дочки. Даже когда она улыбалась, глаза ее оставались
пасмурными.
- В Москву, говорят, едешь? - хмуро спросила меня Валентина. - Попросить
хочу тебя очень...
Торопливо, зубами развязала она холщовый узелок.
- Вот, погляди!
В холстине лежали награды: орден Отечественной войны II степени, медали
"За отвагу" и "За оборону Ленинграда". Валентина отвернула уголок, и мне
показалось, что рядом с наградами - раскаленный уголь, только что
выхваченный из костра или печи.
На холстине лежал красный камень с медной цепочкой. Мой отец был учителем
в деревне, он рассказывал, что такие камниобереги были в древности у многих
псковских воинов.
Валентина бережно взяла оберег, протянула мне.
- Говорят, он в двух страшных битвах побывал - на Чудском озере и на
Куликовом поле... Далеко от Москвы Куликово поле?
- Не знаю... - пожал я плечами. - Наверное, не очень...
- В нашем роду оберег этот от отца к сыну передавали. Будто он от смерти
спасает... Тот, что на Куликовом поле бился, так и не приехал на родину,
раненый был, остался, а оберег с товарищем обратно послал. Мне это дедушка
рассказывал, а он от своего деда слыхал... Узнать бы, может, кто-то уцелел
из нашего рода? Ну хоть одна живая душа?
Протягивая оберег, Валентина смотрела с надеждой и болью. Я не мог не
взять бесценную древнюю вещь.
- Не потеряй... - дрогнувшим голосом попросила Валентина.
В войну давнее время словно бы приблизилось; прошлые войны и битвы,
показалось, были совсем недавно, встали в один ряд с Великой Отечественной.
Оберег будил память...
Со мной была моя беда, я не мог забыть о ней ни на минуту, но огромное
чужое горе заслонило эту беду, и она
