Библиотека в кармане -русские авторы

         

Алексин Анатолий - Бывшему Другу


Анатолий Георгиевич Алексин
БЫВШЕМУ ДРУГУ
Ты, наверно, очень удивлен тем, что после нашего возвращения с Волги я
словно бы забыл твой адрес и телефон.
"Вот, - думаешь, - человеческая неблагодарность: жил в моем доме, спал
на моей постели; ел за моим столом, моя мать ухаживала за ним,
предупреждала каждое его желание а вернулся в Москву - и сразу испарился,
исчез... Ни слова признательности!" Думая так, ты не прав. Я уже послал
твоей матери три письма...
Я поклонился ее рукам, то легким и нежным (помнишь, как она врачевала
мою обгоревшую под солнцем спину?), то ловким и быстрым (помнишь, как она
взбивала пену в корыте, как полола грядки за домом?). Я поклонился ее
голосу - то тихому, когда она боялась разбудить нас или помешать нашей
шахматной игре, то звонкому, приветливому ("А у меня уж и стол накрыт!").
Ее глазам, таким добрым, искусно скрывающим душевную тревогу и грусть. Я
поклонился ее сердцу, которое любит весь мир, потому что ты, ее
единственный сын, живешь в этом мире.
Да я послал твоей матери три письма! Я написал ей и за себя и за
тебя... Ведь сам ты, кажется, почти никогда ей не пишешь. В шкатулке, как
самую большую драгоценность, хранит Анна Филипповна твое единственное за
весь год письмо: "Я забыл дома библиотечную книгу. Она называется "Сага о
Форсайтах". Лежит, кажется, в левом верхнем ящике. Только не потеряй
страницы - книга старая и вся рассыпается". Вот и все. Помнишь,
оправдываясь, ты сказал, что не умеешь и не любишь писать письма? Однако
же ты чуть не каждый день атаковывал посланиями Марину. Она и читать,
наверно, не успевала. Значит, умеешь?..
Сказал бы уж точней: "Не люблю писать матери". Впрочем, ты ведь не
только писать, ты и разговаривать-то с ней не очень любишь. Меня,
помнится, обжигали твои ленивые, словно в пространство брошенные фразы:
"Эх, если бы сейчас скатерть-самобранку! Да полную яств!", "Уж полночь
близится..." Твоя постель расстилалась "сама собой", и "сам собой"
накрывался стол. Тебе не нужно было скатерти-самобранки и ковра-самолета:
все это заменяла тебе маленькая сухонькая женщина, которая так искусно
владеет волшебством материнской заботы.
Помнишь, когда ты кончил аспирантуру, твоя мать приехала в Москву? И
как раз была встреча Нового года. Все сидели за столом, а она, накрывшая
стол, устроившая все это торжество, была на кухне. Только в самый
торжественный момент, в двенадцать часов, ты милостиво позвал ее в
комнату. Ты стеснялся ее. И перед тем как позвать, долго предупреждал нас:
"Всю жизнь прожила в деревне. Сами понимаете..." И виновато поглядывал на
Марину.
Но ты не знал нашу Маринку!
Сейчас ты никак не можешь понять, почему Марина перестала встречаться с
тобой, почему не отвечала на твои письма. Сколько раз, гуляя по лесу, мы
ломали голову над этим вопросом! Сколько раз ночью, лежа в постелях,
перешептывались, стараясь постичь Маринино сумасбродство!
А недавно, совсем на днях, она мне все рассказала...
Помнишь, тогда, после Нового года, кажется, дня через три, у твоей
матери был тяжелый сердечный приступ (думаю, переутомилась, готовя наше
новогоднее торжество).
И в тот же день вы с Мариной должны были пойти на концерт Рихтера.
Марина, стоя в коридоре, слышала, как ты на ходу крикнул матери: "Если
будет очень плохо, постучи в стенку соседу. Он дома!" Марина ничего не
поняла. Только позже, в консерватории, ты ей все объяснил. И в этот же
вечер ты потерял ее навсегда. Ты восторгался, с какой силой и с какой
легкостью ударял по клавиш





Содержание раздела