Алексин Анатолий - В Тылу Как В Тылу 2
АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН
ЗАПОМНИ ЕГО ЛИЦО...
(ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АЛЕКСАНДРА ГОНЧАРОВА)
Школьная пора моей жизни делится на два основных периода: до публикации моих стихов о любви и после их публикации.
Будучи семиклассником, я написал о том, сколько счастья приносит человеку любовь. Мама прочитала стихи, вынула из пластмассового футляра очки и еще раз прочитала.
- Откуда ты взял, что любовь приносит счастье? - спросила она.
Я знал, что маме любовь счастья не принесла. Избегая вопросов о моем отце, которого я ни разу в жизни не видел, мама с нарочитой гордостью сообщала: "Я мать-одиночка!" Сообщала так, как если бы, подобно Менделееву, в одиночку создала невиданную таблицу. После ее сообщений люди молча, глазами и мимикой, выражали убеждение, что воспитывать ребенка вместе с отцом - занятие странное и нелепое.
Хотя мое восторженное отношение к любви вступило в конфликт с маминым жизненным опытом, она все же перепечатала у себя в поликлинике стихи на пишущей машинке.
- Как подписать? - предварительно спросила она.
- Александр Гончаров!
- А может, все-таки... Саша Гончаров? Или Саня? И указать номер школы?
- Любовь и номер?! - воскликнул я. - Припиши еще, что я учусь в седьмом классе!
- Александр Гончаров? - раздумывая, переспросила мама. И закурила. - Такое имя и такая фамилия в литературе ко многому обязывают. Скромно ли будет?
- Брать псевдоним тоже нескромно, - ответил я. - Для этого надо быть писателем.
То ли имя подействовало, то ли фамилия, но через месяц стихи были напечатаны в вечерней газете.
Можно сколько угодно проработать инженером или врачом, и никто не будет по этому поводу останавливать тебя во дворе или кричать в лифте. "Ну, молодец!" Меня ощупывали любопытными взглядами. "У них, у поэтов, это рано начинается!" - доверительно пояснила наша соседка по квартире, приобщаясь чуть-чуть к моей славе.
Я знал, что любовь обязана приносить людям радость. Иначе зачем она? "Правда, по отношению к маме... она не выполнила своих обязанностей", - с грустью констатировал я.
Угадав мою мысль, мама сказала:
- Любовь не звучит в сольном исполнении. Здесь нужен дуэт.
Я понял, что мамина любовь была одинокой солисткой.
- Но в результате родился ты! - сделала открытие мама. - Значит, любовь и мне кое-что принесла. Как я раньше до этого не додумалась?
Мама все делала обстоятельно, несуетливо. Так она и рассуждала сама с собой. Она постоянно следила за тем, чтобы содержание (манера мыслить, общаться и действовать) не противоречило форме, то есть ее внешности, которая была солидной и даже, как говорила она сама, фундаментальной.
И голос не отрывался от формы: он был низким и хриплым. Мне не нравилось, когда мама называла его "прокуренным". Приятней было, когда говорили, что у мамы контральто.
Слова ее не слетали с языка, а возникали откуда-то из глубины и потому звучали веско, продуманно. А мамино лицо я не берусь описать... Это было лицо моей мамы.
Вот и все.
Хоть я был у мамы единственным - безусловно, первым и, безусловно, последним - ребенком, ее вполне можно было назвать матерью-героиней: она рожала меля трое суток.
- Это был подвиг! - говорила врач-акушер, которая стала первой свидетельницей моего появления на свет.
Уже почти невесомая, чуть-чуть покосившаяся на левый бок старушка, она обладала такими снайперски проницательными глазами, что при ней можно было не произносить слов: она все предвидела