Амальрик Андрей Алексеевич - Нежеланное Путешествие В Сибирь
Андрей Алексеевич Амальрик
(1938-1980)
НЕЖЕЛАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В СИБИРЬ
То, что произошло со мной и что я здесь описываю, не является
сколько-нибудь удивительным или исключительным в моей стране. Но как раз
этим моя история интересна.
Я старался писать как можно проще, не пренебрегая скучными
подробностями; из них, большей частью, и складывается существование
заключенного и ссыльного, иначе едва ли можно почувствовать атмосферу, в
которой я жил. Я очень хотел писать объективно; если мне это не совсем
удалось и кое-где проскальзывают ноты раздражения, я очень сожалею об этом.
Я хотел, чтобы читатель, волей-неволей видя всё моими глазами, всё же мог
бы дать свою оценку увиденному. Мне самому всё происходящее казалось порой
до чудовищности нелепым, в другие минуты - совершенно естественным.
Я буду доволен, если моя книга, пусть в самой незначительной степени,
будет содействовать пересмотру взгляда, что насилием можно достичь каких-то
положительных результатов.
Андрей Амальрик
Глава первая
ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ "НЬЮСУИКА"
В конце января 1965 года я был разбужен телефонным звонком, и
незнакомый женский голос сказал, что для меня есть каталог выставки
Зверева. Так я узнал, что выставка, о которой так много говорилось и в
возможность которой так мало верилось, все-таки состоится. Ее предистория
довольно интересна, я скажу о ней в двух словах.
Во время своего первого визита в Москву французский дирижер Маркевич
увидел в одном частном собрании среди картин Кандинского, Шагала и Татлина
работы молодого московского художника Анатолия Зверева. Впоследствии он
познакомился с самим Зверевым. Он встретил человека среднего роста,
небритого, давно не мывшегося, в поношенной одежде с чужого плеча,
стоптанных ботинках, с маленьким личиком, затравленными глазами и нервными
жестами. Маркевич уже знал, что перед ним одна из самых интересных фигур
современной русской живописи, но я думаю, что в его любви к Звереву как
художнику и в решении устроить ему выставку за границей большую роль сыграл
интерес к Звереву-человеку. Маркевич и Зверев казались мне вообще очень
похожими друг на друга, и мне приходила в голову мысль, что если Звереву
дать уверенность и славу знаменитого дирижера, он был бы вылитый Маркевич.
Я познакомился с Игорем Борисовичем Маркевичем во время его последнего
приезда в Советский Союз осенью 1964 года, когда, по его словам, выставка
уже была делом решенным, он уже договорился с владелицей галереи. Тем не
менее я мало верил в это, именно потому, что о выставке так открыто и много
говорилось, тогда как мы в Москве самое маленькое начинание в области
левого искусства привыкли обставлять строжайшей тайной. И вот теперь я смог
убедиться, что был неправ.
Выставка открылась третьего февраля. Не знаю, какое место она заняла в
художественной жизни Парижа, но для русского искусства первая выставка
художника-авангардиста послевоенно-го поколения была, как мне кажется,
большим событием. Выставка, кроме того, имела еще один любопытный аспект.
Она была как бы пробным камнем для советских официальных лиц, ведаю-щих
вопросами искусства. Ведь Зверев не считался художником в Советском Союзе,
и выставка была частным делом Маркевича, которое он не согласовывал с
чиновниками министерства культуры или с другими должностными лицами.
Однако, раз уж она открылась, власти должны были как-то выказать свое
отношение к ней, тем более, что за выставкой Зверева за границей могли
последовать выставки других русских художников, да
