Библиотека в кармане -русские авторы

         

Амнуэль Песах - Далекая Песня Арктура


П.Амнуэль
Далекая песня Арктура
1
На плато выехали к вечеру. Солнце уже село, и горы казались контурами
кораблей. Шофер Толя остановил "газик" у одноэтажного домика
наблюдательной станции. Навалилась усталость. Я пожал руки двум теням -
это были материальные тени, во всяком случае, я различал на фоне угасавшей
зари только силуэты людей. Подумал, что это любопытно, - на станции
обитают призраки, и сам я тоже стану тенью человека, которого внизу звали
Сергей Ряшенцев. Но пока это имя еще оставалось за мной, и я назвал его,
пожимая теплые большие ладони призраков.
Потом все смешалось. Помню, меня хотели кормить, я отказывался, меня
спрашивали, я отвечал коротко и, кажется, невпопад: да, выгнали из
университета, пошел работать. Здесь, на станции, временно. Почему выгнали?
Долгая история...
Мне показали мою комнату, достаточно просторную, чтобы делать зарядку,
я лег, укутался, а за стеной разговаривали в три голоса, смеялись и,
кажется, выпивали. Сон не шел, и неожиданно на потолке смутно проявились
знакомые картины. Лицо Олега. Одуванчик. Письмо с сине-красными
полосками...
Четверг. На кафедре теоретической физики - день писем, ритуальный
праздник третьего курса. Каждую неделю кто-нибудь из нас являлся на
кафедру и получал несколько писем, пришедших в адрес университета. Десятки
людей сообщали о своих "достижениях": об изобретении, к примеру,
керосиновой лампы с магнитным пускателем или, на худой конец, об открытии
нового закона природы. На письма отвечали мы - третий курс. Отвечали в
меру обоснованно и не в меру ехидно. Письмо из Николаева мне дали вместе с
десятком других опусов, и я добрался до него не сразу. На лекции Вепря
очень удобно читать. Вепрь не обращает внимания на то, что происходит в
аудитории; не хочешь, не слушай. И я не слушал по привычке. Так уж
повелось с первого курса. Я любил дни писем - они давали разрядку,
появлялось желание что-то делать, доказывать, убеждать. Ненадолго...
В конверте с сине-красными полосками лежал небольшой листок, исписанный
мелким, почти каллиграфическим почерком. Я начал читать и забыл, что идет
лекция, что передо мной письмо от заштатного певца из Николаева, а не
космический парусник, готовый поднять паруса и умчаться под солнечным
ветром к далеким поющим звездам.
Странным человеком был этот певец из Николаева. Он не лез вперед, не
считал себя знатоком, не хотел приоритета. Он просто спрашивал: поют ли
звезды? И дальше робко, будучи убежден в собственном невежестве, пояснял
свою мысль.
Ему больше пятидесяти, для посредственного провинциального тенора это
предел. Он ушел со сцены, и это тяжело, но несущественно, потому что это
его беда. А что существенно? Существенно, что вместе с голосом ушло то,
что помогало ему всю жизнь, - звезды.
Звезды говорили с ним, и он умел их слушать. В летние ночи он выходил
на темную гулкую улочку и смотрел в небо. Стоял и думал о своем, о своем -
это значило об опере, потому что в жизни у него не было ничего другого. Он
представлял себе завтрашний спектакль, и Арктур, пылавший над домами,
начинал петь. Певец слышал далекий нечеловеческий голос. Именно тот голос,
именно те интонации, которые искал для своей партии. Шел на сцену и пел.
Своим успехом он делился со звездами, и Арктур отвечал ему первыми словами
из арии Отелло: "Всем нам радость!" Певцу бросали на сцену цветы, но он не
поднимал их: ведь цветы предназначались Арктуру, до которого не достать,
не добросить...
Он прочитал много книг по астрономии, знал





Содержание раздела