Андреев Леонид - Иго Войны
Андреев Леонид
ИГО ВОЙНЫ
ПРИЗНАНИЯ МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА О ВЕЛИКИХ ДНЯХ
Илье Ефимовичу Репину
с любовью и глубоким уважением
посвящает
автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1914 год
С.-Петербург, августа 15 дня.
Говоря по чистой совести моей, как на духу, я и до сих пор не вполне
уяснил себе это странное обстоятельство: почему я тогда так сильно испугался?
Ну, война и война, - конечно, не обрадуешься и в ладоши бить не станешь,
но все дело довольно-таки простое и бывалое... давно ли была хоть бы та же
японская? Да вот и сейчас, когда уже происходят кровопролитные сражения,
никакого такого особенного страха я не чувствую, живу, как и прежде жил:
служу, хожу в гости и даже театр или кинематограф и вообще никаких решительных
изменений в моей жизни не наблюдаю. Не будь на войне Павлуша, женин брат, так
и совсем порою можно было бы позабыть обо всех этих страшных происшествиях.
Положим, нельзя отрицать и того, что в душе есть-таки довольно сильное
беспокойство или тревога... не знаю, как это назвать; или даже вернее:
некоторая сосущая тоска, наиболее заметная и ощутимая по утрам, за чаем. Как
прочтешь эти газеты (теперь я беру две большие газеты, кроме "Копейки"), как
вспомнишь, что делается там, обо всех этих несчастных бельгийцах, о детишках и
разоренных домах, так сразу точно холодной водой обольют и голым выгонят на
мороз. Но опять-таки и здесь нет никакого страха, а одна только человеческая
жалость и сочувствие к несчастным.
А тогда я испугался чрезвычайно, положительно до смешного, теперь не
только рассказать, но и наедине вспомнить стыдно. Представить себе только
одно: 20-го июля я заплатил тридцать рублей за дрянную подводу, чтобы из
Шувалова, с дачи, добраться до города, а через каких-нибудь пять дней со всею
семьею ехал по жел. дороге обратно на дачу и жил там преспокойнейшим образом
до 17-го августа. Стыдно вспомнить, что тогда с нами делалось! Жена, немытая и
нечесаная, совсем обестолковела и имеет вид безумной, дети трясутся на телеге,
а я, отец семейства, марширую рядышком по шоссе и чувствую так, будто позади
меня началось светопреставление и надобно всем нам бежать, бежать без оглядки,
бежать бесконечно... не до Питера только, а до самой неведомой границы земли.
Во всех лавках по дороге хлеб продают, сколько хочешь, а у меня - в
кармане за каким-то дьяволом сухая корка! На всякий случай,
предусмотрительность и расчет. О Господи!
Погода была превосходная, чудесная, а нам и в погоду-то не верилось, все
казалось, что либо польет дождь, как в потоп, либо внезапно выпадет снег и
ударит мороз - это в июле-то! - и всех нас погубит на полпути; уж как мы все
гнали нашего извозчика! Помню одно еще обстоятельство, самое постыдное: сорвал
я около дороги какой-то голубенький цветочек, колокольчик, и дал его Лидочке,
моей девочке, пошутил с нею; и это бы ничего, вполне естественно, так как я
очень люблю моих детей и особенно Лидочку... но что я думал про себя, когда
шутил? Думал: "вот до чего я мало потерялся и вполне владею собой, не то что
другие: даже цветочки еще рву, шучу, детей и жену ободряю"!
Вот какой герой сверхъестественный!
А что было, когда мы к вечеру ввалились в нашу квартиру, какая Пасха
необыкновенная! Истинный восторг, блаженство и ликование! А когда свечку
зажгли (электричество еще было закрыто по случаю отъезда) и всей семьей за
самоваром расселись!
Но что самое удивительное: решительно не могу припомнить, когда прошел у
меня этот дурацкий страх и как это случилось, что всего через пять
