Андреев Леонид - Полет
Леонид Андреев
ПОЛЕТ
I
День полета начался при счастливых предзнаменованиях. Их было два: луч
раннего солнца, проникший в темную комнату, где спал с женой Юрий
Михайлович, и необыкновенно светлый, полный таинственных и радостных
намеков, волнующий сон, который приснился ему перед самым пробуждением.
Юрий Михайлович Пушкарев был опытный офицер-пилот; это значило, что в
течение полутора лет он уже двадцать восемь раз - ровно столько, сколько
было ему лет, - поднимался на воздух и все еще был жив, не разбился, не
переломал себе ног и рук, как другие. Лучше, чем все, чем даже жен" его, он
знал цену этой смешной и маленькой опытности, обманчивому спокойствию,
которое после каждого счастливого возвращения на землю точно отнимало память
о прежних чужих несчастьях и делало близких людей излишне уверенными,
излишне спокойными - пожалуй, даже жестокими немного; но был он человек
мужественный и не хотел думать о том, что расслабляет волю и у короткой
жизни отнимает последний ее смысл. "Упаду так упаду, - думал он, - что ж с
этим поделаешь; а может быть, до тех пор и машину сделают такой, что падать
не надо, вот я и обману смерть, проживу до старости, как другие. О чем же
гадать?"
И, думая это про себя, он улыбался той своей спокойной улыбкой, за
которую так любили его и уважали товарищи. Но жил в его теле кто-то еще, кто
не поддавался увещаниям, твердо знал свое, был не то мудр, не то совсем без
разума, как зверь, - и этот другой страшился страхом трепетным и темным, и
после удачного полета этот другой становился глупо счастлив, самоуверен и
даже нагл, а перед полетом каждый раз мутил душу, наполнял ее вздохами и
дрожью. Так же было и в этот раз, накануне июльского полета.
Вечером, перед сном, Юрий Михайлович нежно и тихо погулял с женой по
окраинным темным и зеленым улицам маленького городка, где они временно жили;
и уже в половине одиннадцатого, когда в доме еще возились, лег в постель и
сразу уснул. Он слышал смутно, как через час или полтора пришла жена,
разделась тихо и легла, даже не скрипнув кроватью; потом, долго или коротко,
спустя, что-то широкое заходило над головою и спокойным, из края в край
переливающимся гулом раздвинуло пределы узкого, темного комнатного сна. Он
догадался, что это зашла ночная гроза, но совсем не проснулся, а только
скинул с себя то тяжкое, как узы, тупое и мертвое оцепенение, каким страх
боролся против мыслей и неизбежного. Вдруг задышалось глубоко и сладко: как
будто следило дыхание за переливами грома в высоте и шло за ним из края в
край; и стало казаться в долгой грезе, что он не человек спящий, а сама
морская волна, которая, то падая, то поднимаясь, дыша ровно и глубоко,
вольно катится по безбрежному простору. И вдруг открылся тот радостный
смысл, что есть в беге волны по безбрежному простору, когда, то падая, то
поднимаясь, идет она в глубокую беспредельность. И уже долго он был волной,
и уже разгадал все таинственные смыслы жизни, когда зашумел частый дождь по
крыше и тихим плеском окропил грудь, поцеловал сомкнутые уста, приник тепло
к глазам и принес кроткое забвение. А потом, долго или коротко спустя - уже
птицы звенели за окном - привиделся и тот радостный, волнующий сон, который
уже третий раз в жизни посещал его и был каждый раз счастливым
предзнаменованием.
Будто проснулся он на рассвете в темной комнате, где спал почему-то
один, без жены; и хотя жены не было и комната была незнакомая, но была она в
то же время своей, настоящей, той, в которой он всег
