Андреев Леонид - Так Было
Андреев Леонид
ТАК БЫЛО
I
Стояла на площади огромная черная башня с толстыми крепостными стенами и
редкими окнами-бойницами. Построили ее для себя рыцари-разбойники, но время
унесло их, и стала она наполовину тюрьмою для опасных и важных преступников,
наполовину жилищем. Каждое столетие к ней пристраивали новые здания, прислоняя
их к толстой стене и друг к другу; и мало-помалу превратилась она в целый
городок на скале, с неровным лесом труб, башенок и острых крыш. Когда на
западе светлело зеленоватое небо и в окнах кое-где, то высоко, то низко,
зажигались огоньки, вся черная громада башни приобретала причудливые и
фантастические очертания, и почему-то казалось, что у подножия ее не
обыкновенная мостовая, а море, соленый безбрежный океан. И думалось о старом,
давно умершем и забытом.
На башне были огромные старые часы, видимые издалека. Их сложный механизм
занимал целый этаж, и наблюдал за ним одноглазый человек, которому было удобно
смотреть в лупу. От этого он сделался часовщиком и долго возился с маленькими
часами, прежде чем ему отдали большие. Тут он почувствовал себя хорошо и часто
без надобности, днем и ночью, заходил в комнату, где медленно двигались
зубчатые колеса и рычаги и широкими, плавными взмахами рассекал воздух
маятник. Достигая вершины своего качания, маятник говорил:
- Так было.
Падал, поднимался к новой вершине и добавлял:
- Так будет. Так было - так будет. Так было - так будет.
Такими словами передавал одноглазый часовщик однообразный и таинственный
звук маятника; от близости с большими часами он сделался философом, как тогда
говорили.
Над древним городом, где стояла башня, и над всею страною высоко
поднимался один человек, загадочный владыка города и страны, и его
таинственная власть - одного над миллионами - была так же стара, как и город.
Назывался он королем, и прозвище носил "Двадцатый", по числу своих одноименных
предшественников, но это ничего не объясняло. Как никто не знал начала города,
так не знал никто и начала этой странной власти, и, насколько хватало
человеческой памяти,- в самом глубоком прошлом вырисовывался все тот же
загадочный образ: одного, который повелевает миллионами. Была немая древность,
над которой уже не имела власти человеческая память; но и она изредка
раскрывала уста: роняла камень, маленькую плитку, исчерченную какими-то
знаками, обломок колонны, кирпич из разрушенной стены - ив этих знаках уже
была начерчена повесть об одном, который повелевает миллионами. Менялись
титулы, имена и прозвища, но образ оставался неизменным, как будто
бессмертным. По тому, что король родился и умирал, как и все, по его виду,
присущему всем людям, он был человеком; но когда представляли себе ту
неизмеримую громаду власти и могущества, какими он обладал, то легче
становилось думать, что он бог. Тем более что и бог всегда изображался похожим
на человека, и это не нарушало его совсем особой, непостижимой сущности.
Двадцатый был король. Это значило, что он мог сделать человека счастливым
и несчастным; мог отнять имущество, здоровье, свободу, самую жизнь; по его
слову десятки тысяч людей шли на войну, убивать и умирать; во имя его
творилось справедливое и несправедливое, доброе и злое, жестокое и
милосердное. И его законы были не менее повелительны, чем законы самого бога;
и еще тем он был велик, что бог никогда не меняет своих законов, а он мог
менять свои постоянно. Далекий или близкий, он всегда стоял над жизнью:
рождаясь - человек вместе с природою, города
