Афанасьев Роман - Чувства На Продажу
Роман Афанасьев
ЧУВСТВА НА ПРОДАЖУ
Откуда-то изнутри рвались слова. Выдирались с мясом из сердца,
выплескивались наружу и, словно мертвые птицы, падали к ногам. Мои чувства
превратились в пламя слов и жгли меня, жгли. Я не помнил слов. Я не слышал
слов. Я видел только ее глаза, ее печальные глаза. И я не видел отклика в
них. Ни огонька. Только печаль. Я говорил что-то важное, что-то ласковое.
Но я видел ее таза, в которых затаилась жалость. Я не мог остановиться.
Так бывает: ты видишь, что идешь к пропасти, но не можешь остановиться. Ты
видишь край и пустоту за ним, но не можешь остановиться, продолжаешь идти
вперед, понимая, что через секунду шагнешь в пустоту и будешь долго
падать... Но я говорил, - я шагал вперед, холодея от ужаса, и видел, что
она тоже не слышит этих слов, а видит только мои таза. И она тоже шагала к
краю, тоже понимая, что иначе нельзя.
Слова кончились. Я разом выдохнул последнюю фразу и застыл, балансируя
на краю пропасти, ожидая приговора. Ее таза... Я увидел боль в ее глазах -
отражение своей боли. Ей было жаль, очень жаль. Ее губы дрогнули,
собираясь сказать мне об этом. И ветер засвистел в моих ушах, обрыв
остался ще-то высоко, а черная бездна распахнула свою пасть...
- Стоп! Запись!
Голос прозвучал в моих ушах, как трубы Апокалипсиса, рванув нервы
ржавой пилой.
- Запись, стоп! Все в порядке! Снимите с него шлем! Жадно глотая сухой
воздух, я осознал, что сижу в кресле и ничего не вижу.
"Неужели ослеп?" - мелькнула молнией мысль, но тут же память вернулась
ко мне. Я позволил стащить с себя тяжелый шлем и неохотно разлепил таза.
- Эй, Генрих, с тобой все в порядке?
Я вяло шевельнул рукой в ответ и перевел взгляд на спрашивающего.
Высокий, тощий, белобрысый парень в цветастом пиджаке. Лет двадцать на
вид, улыбающиеся голубые таза. Мой агент. Агент по продаже чувств, как он
называл себя. Ричард Клео. Ричи.
- О, старик, вижу, что порядок! - Ричи потрепал меня по плечу
Недовольно хмыкнув, я заворочался в кресле, пытаясь встать. Тут же на меня
навалились привычные звуки студии записи. Я услышал, как переругиваются
звукооператор и режиссер, как нервно кашляет техник. Вставая, я неловко
повернулся, и кресло, похожее больше на зубоврачебное ложе, противно
скрипнуло.
Маленькая подвальная комната, опутанная проводами вдоль и поперек.
Стены и потолок выкрашены в белый цвет, чтобы казалось, что здесь всегда
светло. Провода от кресла тянутся к стеклянной стене. За ней -
режиссерский пульт и записывающая аппаратура. Запись.
Ричи подхватил меня под локоть и помог дотащиться до стеклянной стены.
Я прислонился к ней спиной, игнорируя возмущенный крик режиссера, и
помотал головой.
- Порядок, - хрипло сказал я. - Ричи, как там?
- Старик, десять единиц по шкале Рейнолдса.
Десять из десяти! Это купят! Более того, я знаю, куда это пойдет! В
парижском отделении Голливуда сейчас снимают мелодраму. Я уже договорился
о твоих пробах!
Я с сомнением покачал головой и, отлепившись от стены, двинулся в
направлении выхода. Очень хотелось курить.
- Да что я говорю, - продолжал Ричи, - никаких проб! Старик, они
оторвут эту пленку вместе с моими руками! О, как мне жалко мои руки!
Ричи зашелся мелким смешком и хлопнул меня по плечу - Я вспоминаю
великого Лоуренса! Твои сцены ничуть не хуже. Ты записывал эту сцену уже
десять раз и постоянно привносил что-то новое!
Какой надрыв! Попробуй еще раз, обязательно.
Я резко развернулся и надвинулся на Ричарда, нос к носу - Заткнись, -
тихо сказал я,
