Ахматова Анна - Михаил Лозинский
А Н Н А
А Х М А Т О В А
МИХАИЛ ЛОЗИНСКИЙ
С Михаилом Леонидовичем Лозинским я познакомилась в 1911 году, когда он
пришел на одно из первых заседаний "Цеха поэтов". Тогда же я в первый раз
услышала прочитанные им стихи.
Я горда тем, что на мою долю выпала горькая радость принести и мою лепту
памяти этого неповторимого, изумительного человека, который сочетал в себе
сказочную выносливость, самое изящное остроумие, благородство и верность
дружбе.
В труде Лозинский был неутомим. Пораженный тяжелой болезнью, которая
неизбежно сломила бы кого угодно, он продолжал работать и помогал другим.
Когда я еще в тридцатых годах навестила его в больнице, он показал мне фото
своего разросшегося гипофиза и совершенно спокойно сказал: "Здесь мне скажут,
когда я умру".
Он не умер тогда, и ужасная, измучившая его болезнь оказалась бессильной
перед его сверхчеловеческой волей. Страшно подумать, именно тогда он
предпринял подвиг своей жизни - перевод "Божественной Комедии" Данте. Михаил
Леонидович говорил мне: "Я хотел бы видеть "Божественную Комедию" с совсем
особыми иллюстрациями, чтоб изображены были знаменитые дантовские развернутые
сравнения, например возвращение счастливого игрока, окруженного толпой
льстецов. Пусть в другом месте будет венецианский госпиталь и т. д." Наверно,
когда он переводил, все эти сцены проходили перед его умственным взором,
пленяя своей бессмертной живостью и великолепием, ему было жалко, что они не в
полной мере доходят до читателя. Я думаю, что не все присутствующие здесь
отдают себе отчет, что значит переводить терцины. Может быть, это наиболее
трудная из переводческих работ. Когда я говорила об этом Лозинскому, он
ответил: "Надо сразу, смотря на страницу, понять, как сложится перевод. Это
единственный способ одолеть терцины: а переводить по строчкам - просто
невозможно".
Из советов Лозинского-переводчика мне хочется привести еще один, очень для
него характерный. Он сказал мне: "Если вы не первая переводите что-нибудь, не
читайте работу своего предшественника, пока вы не закончите свою, а то память
может сыграть с вами злую шутку".
Только совсем не понимающие Лозинского люди могут повторять, что перевод
"Гамлета" темен, тяжел, непонятен. Задачей Михаила Леонидовича в данном случае
было желание передать возраст шекспировского языка, его непростоту, на которую
жалуются сами англичане.
Одновременно с "Гамлетом" и "Макбетом" Лозинский переводит испанцев, и
перевод его легок и чист. Когда мы вместе смотрели "Валенсианскую вдову", я
только ахнула: "Михаил Леонидович, ведь это чудо! Ни одной банальной рифмы!"
Он только улыбнулся и сказал: "Кажется, да". И невозможно отделаться от
ощущения, что в русском языке больше рифм, чем казалось раньше.
В трудном и благородном искусстве перевода Лозинский был для XX века тем
же, чем был Жуковский для века XIX.
Друзьям своим Михаил Леонидович был всю жизнь бесконечно предан. Он всегда
и во всем был готов помогать людям, верность была самой характерной для
Лозинского чертою.
Когда зарождался акмеизм и ближе Михаила Леонидовича у нас никого не было,
он все же не захотел отречься от символизма, оставаясь редактором нашего
журнала "Гиперборей", одним из основных членов Цеха поэтов и другом нас всех.
Кончая, выражаю надежду, что сегодняшний вечер станет этапом в изучении
великого наследия того, кем мы вправе гордиться как человеком, другом,
учителем, помощником и несравненным поэтом-переводчиком.
Когда весной сорокового года Михаил Леонидович держ
