Бабель Исаак - Рассказы
Исаак Бабель
Рассказы
СТАРАТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА
Три махновца - Гнилошкуров и еще двое - условились с
женщиной об любовных услугах. За два фунта сахару она
согласилась принять троих, но на третьем не выдержала и
закружилась по комнате. Женщина выбежала во двор и
повстречалась во дворе с Махно. Он перетянул ее арапником и
рассек верхнюю губу, досталось и Гнилошкурову.
Это случилось утром в девятом часу, потом прошел день в
хлопотах, и вот ночь и идет дождь, мелкий дождь, шепчущий,
неодолимый. Он шуршит за стеной, передо мной в окне висит
единственная звезда. Каменка потонула во мгле; живое гетто
налито живой тьмой, и в нем идет неумолимая возня махновцев.
Чей-то конь ржет тонко, как тоскующая женщина, за околицей
скрипят бессонные тачанки, и канонада затихая укладывается
спать на черной, на мокрой земле.
И только на далекой улице пылает окно атамана. Ликующим
прожектором взрезывает оно нищету осенней ночи и трепещет,
залитое дождем. Там, в штабе батько, играет духовой оркестр в
честь Антонины Васильевны, сестры милосердия, ночующей у Махно
в первый раз. Меланхолические густые трубы гудят все сильнее, и
партизаны, сбившись под моим окном, слушают громовой напев
старинных маршей. Их трое сидит под моим окном - Гнилошкуров с
товарищами, потом Кикин подкатывается к ним, бесноватый
казаченок. Он мечет ноги в воздух, становится на руки, поет и
верещит и затихает с трудом, как после припадка.
- Овсяница, - шепчет вдруг Гнилошкуров, - овсяница, -
говорит он с тоской, - отчего этому быть возможно, когда она
после меня двоих свезла и вполне благополучно... И тем более
подпоясуюсь я, она мне такое закидает, пожилой, говорит, мерси
за компанию, вы мне приятный... Анелей, говорит, звать меня,
такое у меня имя Анеля... И вот, Овсяница, я так раскладаю, что
она с утра гадкой зелени наелась, она наелась, и тут Петька
наскочил на наше горе...
- Тут Петька наскочил, - сказал пятнадцатилетний Кикин,
усаживаясь и закурил папиросу. - Мужчина, она Петьке говорит,
будьте настолько любезны, у меня последняя сила уходит, и как
вскочит, завинтилась винтом, а ребята руки расставили, не
выпущают ее из дверей, а она сыпит и сыпит... - Кикин встал,
засиял глазами и захохотал. - Бежит она, а в дверях батько...
Стоп, говорит, вы, без сомнения, венерическая, на этом же месте
вас подрубаю, и как вытянет ее, и она, видать, хотит ему свое
сказать.
- И то сказать, - вступает тут, перебивая Кикина,
задумчивый и нежный голос Петьки Орлова, - и то сказать, что
есть жады между людьми, есть безжалостные жады... Я сказывал ей
- нас трое, Анеля, возьми себе подругу, поделись сахаром, она
тебе подсобит... Нет, говорит, я на себя надеюсь, что выдержу,
мне троих детей прокормить, неужели я девица какая-нибудь...
- Старательная женщина - уверил Петьку Гнилошкуров, все
еще сидевший под моим окном, - старательная до последнего...
И он умолк. Я услышал снова шум воды. Дождь попрежнему
лепечет и ноет и стенает по крышам. Ветер подхватывает его и
гнет на бок. Торжественное гудение труб замолкает на дворе
Махно. Свет в его комнате уменьшился наполовину. Тогда встал с
лавочки Гнилошкуров и переломил своим телом мутное мерещание
луны. Он зевнул, заворотил рубаху, почесал живот, необыкновенно
белый, и пошел в сарай спать. Нежный голос Петьки Орлова поплыл
за ним по следам.
- Был в Гуляй-Поле пришлый мужик Иван Голубь, - сказал
Петька, - был тихий мужик, непьющий, веселый в работе, много на
себя ставил и подорвался на смерть... Жалели его
