Бакланов Григорий - Как Я Потерял Первенство
Бакланов Г.Я.
Как я потерял первенство
Невыдуманный рассказ
В дальнейшем я не раз испытывал ревность, но тот случай запомнился мне
навсегда. Возможно, потому, что лет мне тогда было восемнадцать и сама
ревность оказалась несколько необычной.
В то время, зимой сорок второго года, еще не было дважды Героев, трижды
Героев, в ту пору на фронте орденоносец был редкостью. Это позже, к концу
войны, к победе, стали щедро раздавать ордена. А в сорок втором году, в
феврале месяце, еще далеко было до побед. В нашем артполку был человек,
награжденный орденом Ленина. Первый. Один-единственный. Это был командир
батареи. О нем знали все. Я тоже был первый. И тоже один-единственный. Дело в
том, что я был самый молодой в полку. И вдруг прибыло пополнение, и в этом
пополнении боец - моложе меня. Когда-то это должно было случиться. Но тем не
менее в тот день я испытал настоящую ревность.
Наморенный дальней пешей дорогой, напуганный близостью фронта, он,
наверное, сидел в землянке, хлебал остывший суп из котелка, не подозревая
даже, что одним фактом своего появления лишил меня первенства, к которому я
уже прочно привык. Ему это не стоило никаких усилий, он пришел - и я стал
никем. Вернее, я стал вторым. Но люди так устроены, что второй или двадцатый -
это уже для всех безразлично. Интересен только первый.
Надо сказать, что из своего первенства я не извлекал никаких выгод. Более
того, оно и для человечества, как я теперь понимаю, не представляло никакого
практического смысла. Им нельзя было начать всенародное движение, на его
основе нельзя было никого и ни к чему призвать, его далее нельзя было показать
в отчетах. Но я был первый, и это мне было важно. Зачем - я и до сих пор не
знаю. Наверное, затем же, зачем вообще люди стремятся занимать место в
сознании других людей. И в зависимости от этого бывают либо счастливы, либо
несчастны.
Один раз, правда, я почувствовал выгоду своего положения. Но это было
связано с нелучшими воспоминаниями. Меня вдруг вызвали к командиру полка. И
когда я по глубокому снегу, по морозу, весь мокрый под телогрейкой от пота,
явился по приказанию, робея и гордясь, что предстану сейчас перед майором
Мироновым, командиром нашего полка, из землянки вылез на белый зимний свет
солнца ординарец, весь пропахший керосином, пощурился, зевнул с паром изо рта:
- Прибыл? Вольно, сам такой дурак был... Скидай карабин, приказано тебя
накормить.
Фронт наш, Северо-Западный, был голодный фронт. Тремя армиями окружили мы
здесь Шестнадцатую немецкую армию, по численности равную нашим трем. А в
середине окруженных немцев, в лесах, прочно держался партизанский край. От нас
к ним и от партизан к нам ночью над лесами, над немцами летали самолеты.
Мы то окончательно смыкали кольцо, то немцы опять пробивали коридор к
своим в районе фанерного завода. Эти так называемые бои местного значения шли
не прекращаясь. Но там действовала не наша, а две другие армии, и нам
говорили, что все продукты отсылают им. Позже, в училище, я встретил ребят из
этих армий.
Они также чистосердечно были уверены, что все продукты отсылают к нам, в
Тридцать четвертую армию, потому что основные бои идут у нас.
Мы действительно и зиму, и весну, и лето наступали на станцию Лычково и на
деревню Белый Бор. Сколько под ними безвестно полегло народу - я не знаю,
живет ли там столько сейчас! В ясные погожие дни по ту сторону окруженной
немецкой армии бывал слышен грохот этих боев.
Сотни машин, тысячи лошадей по жутким дорогам, по топям, по
