Бакланов Григорий - Нездешний
Григорий Бакланов
Нездешний
Они играли в шахматы, лежа на полу. Старший подолгу задумывался, подперев
голову, вздыхал, стряхивал пепел в блюдечко.
- Ну чего ты? Ходи! - торопил младший. Он уже расставил ловушку, просчитал
на три хода вперед.
Брат посмотрел на него, будто не сразу узнав, будто просыпаясь. Он лежал
на животе, тапки с ног скинул.
- А чей ход?
- Да твой же, твой! Ты, правда, какой-то нездешний вернулся. Ты играешь
или не играешь?
- Играю...
Женщина в черном платье сидела на земле, изогнувшись тонким телом.
Поднятые вверх руки держала на затылке. Ноги босые. Про нее было известно:
снайпер. И вроде бы не чеченка, украинка. Расспросить ее не подпускали,
оператор снимал издали: ее и солдат, обступивших полукругом, выражение их лиц.
Вместе с ранеными ее отправили вертолетом в Моздок. Рассказывали, будто в
воздухе раненые выпихнули ее за борт. А он видел и видел вновь, как в
окружении солдат она сидит на земле с поднятыми за голову руками.
- Ну, ходи, - ныл Димка.
Желтые от табака пальцы вытянули коня из-за строя пешек, подержали на
весу, поставили неуверенно. Димка вскочил на ноги, запрыгал, захлопал в
ладоши.
- Кажется, я тебе тут что-то прозевал. Ладью?
- Прозева-ал... Не прозевал! Ты вон сколько думал.
- Ладно, сдаюсь.
- Нет, доиграем. Бери уж, так и быть, ладью обратно. Можешь переходить.
Старший брат поднялся с пола, потянулся до хруста в суставах, почесал
спину о косяк двери.
- Там в ванной щетка есть такая с длинной ручкой. Жесткая. Почеши мне
спину.
И лег лицом вниз на диван, задрал рубашку до плеч. Младший работал щеткой.
- У тебя уже вся спина красная.
- Еще разок. И бока. И поясницу.
Потом пригреб младшего брата к себе, и они лежали рядом на диване.
- Ты в каком теперь классе? В шестом, в седьмом?
- В седьмом. Ты что, забыл?
- Забыл.
А вот родной запах брата не забыл. Хорошо было вдыхать его.
- Помнишь, мы с тобой рыжую собачку подобрали? Морда, как у лисички.
Голодная была. А пожила у нас, чесаться стала. Мы еще к ветеринару возили.
Это, говорит, диатез у нее пошел. От хорошей пищи. Вот и у меня вроде того.
Искупаюсь, все тело чешется. Какие вы теперь прически носите!..
Он взъерошил брату волосы. Тот вывернулся из-под руки:
- Давай доиграем!
- Успеем.
- Да-а...Сейчас эти приедут. Тебе охота ехать?
- Не-е.
- А чего едешь?
Старший не ответил. Лежал, закрыв глаза. Вот если б Димка не возился,
полежал тихо, он подремал бы рядом с ним. Тепло его чувствовать, слышать его
дыхание. Там он засыпал мгновенно, хоть сидя, хоть стоя: пять минут, да -
твои. А дома тихо, хорошо, а он среди ночи встает курить. Когда смотришь в
темноте на уголек сигареты, опять все перед глазами. И то, чего видеть не
хочется. И мысли всякие.
Отец у них - человек твердых взглядов, знает, что есть что, и знает
неколебимо. Ему рассказывать - себе дороже: послушает, послушает с улыбкой
превосходства и тебе же начнет объяснять, как все это понимать надо. Домашний
политрук. А мать жаль. Она давно уже привыкла не сама думать, говорит его
словами, не то, что сердце ей говорит. Она и назвать его не смогла, как
хотела, из роддома написала отцу: "Смотри, какое хорошее имя Мишенька. Давай
нашего сыночка так назовем...". Но отца звали Пал Палыч. И деда звали Пал
Палыч. И сын должен быть Пал Палыч. Недавно брал интервью у командующего, у
генерал-полковника. Тот видит его впервые и вдруг: "Это ты, что ли, Пал
Палыч?".
А Димка, скосив глаза на шахматную доску на полу, мысленно доигрывал
партию за него
