Батхен Вероника - Художник, Или Сказка О Найденном Времени
Вероника Батхен
ХУДОЖHИК, ИЛИ СКАЗКА О HАЙДЕHHОМ ВРЕМЕHИ
Максиму Качелкину, с благодарностью
... А началось все банально до невозможного - по улице шел человек. По
обычной, узенькой и сырой улочке Замоскворечья - из тех улочек, обрамленных
двухэтажными купеческими усадьбами, что прячут в себе совершенно другой,
неспешный и милый город, - шел обычный, невысокий, слегка сутулый пожилой
человек. Лет пятидесяти с небольшим наверное, в не слишком свежем джинсовом
костюме, с маленькой полуседой бородкой, в тяжелых очках, с плетеной
авоськой из которой выглядывало горлышко ностальгической бутылки кефира,
осененное зеленой фольгой. Человек шел, не торопясь, как ходят люди после
работы, огибал лужи, щурился близоруко на яркие фонари (я как раз хотела
сказать, что был вечер)... Вот он поскользнулся на мокрой глине, поднял
голову, чтобы полюбоваться роскошным тополем - влажные, едва распустившиеся
листья в электрическом свете дают удивительно сочный зеленый тон, вот
двинулся дальше... Обычный человек, как вам кажется... Hо!
Hе последнее место в его жизни сыграло имя - ну подумайте сами, какая
судьба ждет в России человека, записанного в свидетельстве о рождении, как
Аркадий Яковлевич Вайншток. Тем более, если отца звали Яков Гедальевич, а
маму - Лариса Ивановна, и к пятому пункту она относилась разве только
фамилией мужа. Проще говоря, наш герой был "шлимазл" - чудак, лишенный дара
удачи, обычно спасающего блаженных... С детства одержимый желанием
рисовать, запечатлеть окружающий мир на покорном холсте, он слишком поздно
понял, что сил, подобающих для мечты, - просто нет. Малюя афиши в
кинотеатрах, оформляя клубы и детские садики, он ждал чуда - и жизнь
прошла. Семья давно кончилась - жена умерла, дети выросли. Единственной его
крупной выставки никто не заметил. Звери, да и женщины в мастерской не
прижились, друзей не осталось. Коллеги (для поддержания бренной плоти наш
герой переквалифицировался в уличные портретисты) в основном пили - а его
тянуло блевать с третьей рюмки. Итак, он остался один. Слишком умный, чтобы
полагать себя непризнанным гением, слишком наивный, чтобы просто плюнуть на
жизнь, слишком неудачник, чтобы разочаровываться...
Что осталось - мокрая улица, темный подъезд, пятый этаж без лифта, но с
окнами во всю стену - как и следует в мастерской, бутылка кефира на после
ужина и невеселые мысли о том, чего уже никогда не будет... Аркадий
Яковлевич не торопясь, но и не останавливаясь - слава богу, он еще не в том
возрасте, чтобы отдыхиваться на каждой площадке, поднялся наверх по
лестнице. Чуть помедлил у обшарпанной кожаной двери, нащупывая ключи по
всем карманам. Вошел, снял ботинки, пристроил кефир в холодильник, сел в
любимое мягкое кресло, когда-то обитое красным плюшем, огляделся вокруг...
Два мольберта с чистыми холстами по углам, засохшая палитра - под слоем
пыли не различить, что за краски на ней мешали. Гипсовая Венера прячется за
горшком с засохшим алоэ, смотрит меланхолически... Дура. Жалкие афишки по
стенам, книжный шкаф - с грудой альбомов и умных книг - когда его открывали
в последний раз? Куча грязной посуды на кособоком столе, серые оконные
стекла - все плохо, приятель. Чаю, что ли выпить для поддержания
настроения?
Аркадий Яковлевич проследовал на кухню - за новым поводом для
расстройства. Чая не было. В заварочнике цвел пенициллин, на дне жестянки
сиротливо стыл тараканий трупик, пакетный "Липтон" - подарок заботливой
дочери - выпили по случаю дня рождения. И, в дов
