Бережной Василий Павлович - Легенда О Счастье
Василий Павлович Бережной
ЛЕГЕНДА О СЧАСТЬЕ
Этот небольшой пакет окончательно нарушил и без того шат-
кое равновесие в семье достаточно молодого и недостаточно
известного ученого Миколы Покопанного. Начинался курортный
сезон, и его жена (он называл ее Гроссбухом) настаивала на
поездке в Сочи, а Микола робко выдвигал какие-то идеи отно-
сительно села. Ему, видите ли, нужна тишина, он любит ко-
паться в огороде и прочее в том же духе. Жена уже чувствова-
ла: еще один энергичный нажим - и он согласится с нею. Но
именно в этот момент принесли этот злосчастный пакет. Вскрыв
пакет и выложив на стол фотографии, Микола воскликнул:
- Никуда не еду! Все! Решено!
Сразу сообразив, что Сочи отошли в небытие, Гроссбух все
же не удержалась:
- Как это не едешь?
- А вот так! Работать буду.
- Эгоист! Не жизнь с тобой, а сплошное мученье! Счастья
за все годы не видела ни на одну начинку.
- Милый мой Гроссбух, - сказал Микола, поглядывая на фо-
тографии, - разве ты не представляешь, что такое счастье?
- Вон у Пазуренков машина, дача, летом ездят к морю.
- Да им из-за этой дачи и голову некогда поднять.
- Не беспокойся: жена у него и одевается по моде, и в
Болгарию ездила отдыхать.
- Эх, не понимаешь ты, что такое счастье, совсем не пони-
маешь. Для меня вот расшифровать эти письмена самое большое
счастье!
- Опять что-нибудь шумерское?
- Нет, кажется, еще древнее. - Микола провел лупой над
фотографией. - Вот эти глиняные таблички найдены в одном за-
хоронении, на которое случайно наткнулись геологи в Афганис-
тане. В предгорье.
Гроссбух надулась и, считая себя глубоко оскорбленной,
вышла из комнаты. Микола остался наедине со своими уникаль-
ными фотодокументами. И тут же позабыл о своей стычке с же-
ной и вообще обо всем на свете.
Только в канун Нового года, когда Киев укрылся снегом, в
руках Миколы был черновик произведения, написанного тысячи
лет назад на сырой глине. В нем оставалось еще немало непо-
нятных мест, но основа уже прояснилась. Работал Микола до
самозабвения, не думая о сне и еде, а на одежду обращал вни-
мание только тогда, когда "ездил в Ленинград, чтобы сопоста-
вить свои фотокопии с какими-то шумерскими таблицами, храня-
щимися в Эрмитаже.
Гроссбух оставила его еще осенью. Не захотела жить с
"эгоистом, который думает только о себе", ей "надоело счи-
тать эти несчастные копейки", "терпение лопнуло"... Болез-
ненно ли переживал это событие Микола? Возможно, что и так.
Но друзья, коллеги, даже соседи этого не заметили. Как всег-
да, оставался он уравновешенным и дотошным исследователем.
Многие радовались его успехам, но были и такие, что только
пожимали плечами.
Медленно, но верно продвигался Микола вперед. Расшифровку
этих древнейших письмен можно было сравнить, пожалуй, с до-
быванием жемчуга, с той только разницей, что добыть жемчужи-
ны слов гораздо труднее: ведь пласты тысячелетий прячут свои
сокровища надежнее, чем воды океана. И как это ни странно,
но охватывало Миколу чувство некоего совершенно нового, ни-
кому не ведомого простора. В сознание как бы входил древний
мир, и с каждой строкой все шире и глубже. В этом психологи-
ческом комплексе были и привычки, и представления, и верова-
ния творца поэмы, но все это по какой-то непонятной причине
преображалось в Миколином восприятии в некое пространство.
Быть может, потому, что за этими знаками и символами видел
он площади древнейшего города, храмы, реки и луга, отары
овец, скалы, горы... Как бы там ни было, а долгие меся
