Биленкин Дмитрий Александрович - Чара
Д. БИЛЕНКИН
ЧАРА
На Марсе для человека нет запахов. Может быть, ветер Мар-
са горек и щемящ, травы пахнут нежным солнцем и после гроз
там дышится необыкновенно. Этого мы не знаем и скорей всего
никогда не узнаем. Для нас везде и всюду Марс пахнет резиной
и металлом, процеженным воздухом заплечных баллонов.
Вот как сейчас.
Я иду дном узкой каменистой ложбины, в руке у меня геоло-
гический молоток. Синеватые в отливе пластинки сланца хрус-
тят под ногами. Звук как будто приглушен ватой. Первые дни
пребывания в глухой разреженности Марса хотелось трясти го-
ловой, чтобы из ушей выскочила несуществующая вата. Теперь я
свыкся, иду, не замечая странностей. Солнце палит нещадно,
над откосами курится зной, но внимание мое поглощено другим.
Впереди меня идет Таня. Ее тень танцует на искрошенных
глыбах, на поблескивающих слюдой осколках сланца, - так лег-
ки и непринужденны движения девушки. Она тоненькая, строй-
ная; баллоны на спине сидят ловко и словно ничего не весят.
Глядя на нее, я слепну от нежности. Я уже ничего не вижу,
кроме потемневшей на лопатках кофточки, упругих в ходьбе
ног, прыгающей на бедре сумки, рук, несильно сжатых в кулач-
ки.
У поворота она останавливается, машет мне. Я подхожу.
- Дайка.
Ее палец указывает на ровную жилу серого камня, косо се-
кущую напластования сланцев.
- Сиенитовая дайка, - соглашаюсь я.
Она кивает. Ее плечо рядом с моим.
Словно поглощенный делом, я смотрю на дайку, но украдкой
я весь в боковом зрении и вижу я не изломы камня, а бисерин-
ки пота над ее бровью, оспенную метку на смуглом плече, ус-
покаивающееся дыхание груди. Даже тупое рыльце маски не пор-
тит Таню. Мне немножко совестно рассматривать ее вот так,
что-то есть в этом воровское. И стыдно, что я забываю о сво-
ем долге исследователя.
Кое-как я заставляю себя сосредоточиться. Я отбиваю об-
разцы, замеряю угол падения жилы, определяю минеральный сос-
тав, диктую записи в наручный магнитофон. Таня помогает мне,
все это делается быстро, профессионально, но мгновения, ког-
да я передаю Тане образцы и наши пальцы соприкасаются, почти
невыносимы. Нельзя сжать ее пальцы, но и убежать от них тоже
нельзя, и надо, чтобы голос не дрогнул и чтобы мои пальцы,
касаясь, ничего не сказали ее пальцам, а хочется, чтобы они
сказали ей все. И мне кажется, что это противоестественно, -
здесь, в настороженном молчании Марса, думать о девушке, о
своей любви к ней.
А ей? В поведении Тани нет и намека на догадку о моих
чувствах. Оно непосредственно, бесхитростно, и я не могу по-
нять, действительно ли она ничего не замечает или замечает
все, но скрывает из ей одной ведомых побуждений. Это тоже
как стена. Раз она так хочет, значит ей так лучше, и неосто-
рожное движение может огорчить ее. А огорчить я боюсь не
меньше, чем узнать о ее равнодушии ко мне.
Описание дайки закончено. Не было произнесено ни одного
слова, не сделано ни одного жеста, которые могли бы нарушить
дружески-деловой тон наших отношений. Все осталось как было,
и мы отправляемся дальше. Когда-то еще мы снова окажемся
вдвоем на сотни километров окрест?
Теперь я иду впереди. Так легче, но ненамного. Теперь она
глядит мне в затылок, и я все время хочу обернуться.
Склоны становятся положе, понемногу наши головы начинают
возвышаться над бровкой, и нас со всех сторон обступает ка-
менистая равнина. Она черна от лавовых полей, стелющихся к
горизонту, и редкие жилы кварца на ней как брызги исполинс-
кой малярной кисти. Плиты лав дышат сухим жаром
