Биленкин Дмитрий Александрович - Догнать Орла
Дмитрий Биленкин
Догнать орла
- Смотри, не залетай далеко!
Мальчик кивнул и сразу забыл наставление. Еще бы! Солнце греет, мама
заботится, все в порядке вещей, и думать тут не о чем.
Он стоял на крыше дома, напряженный, как тетива. Лодыжки и запястья
охватывали сверкающие браслеты движков, а шлем и широкий пояс
антигравитатора делали его совсем похожим на звездолетчика - таким же
подтянутым, мужественным, снаряженным. Он чувствовал, что мама тоже
любуется им.
- Милый, ты слышал о чем я говорю?
- Ну, мам...
Мальчик обиженно шмыгнул носом. Что он, маленький? Щурясь на солнце, он
принял стартовую позу. Вот так! "Команда готова, капитан! Есть, капитан!
Уходим в пространство, капитан!"
При чем здесь мама?
СТАРТ!
Словно чья-то рука мягко и властно взяла его под подошвы, приподняла,
так что от макушки до пяток прошел холодок, и - ух! - сердце учащенно
забилось, когда плоская крыша, мама на ней, деревья вокруг дома плавно и
быстро стали уходить вниз.
Они уменьшались, как бы съеживались, а мир вокруг, отодвигая горизонт,
расширялся. Воздух стал ощутимым и зримым. Он приятно обдувал вертикально
взмывающее тело мальчика, и от одного уходящего вдаль края земли до
другого заполнял собой все - прозрачный, бодрящий, солнечно-голубой.
Чуть-чуть небрежно и горделиво мальчик помахал маме. Она стала теперь
совсем крошечной. Земля уходила все дальше, делалась плоской, краски ее
грубели, наливаясь синевой. Этот вид земли никогда не нравился мальчику.
Он наклонил голову, биодатчики шлема уловили безмолвный приказ, тело легло
плашмя, и вот он уже парил, снижаясь и держа курс к вспыхивающему серебру
далекого озера.
Прежний антигравитатор, которым мальчик пользовался с пяти лет, слегка
шумел в полете, а этот новый "Икар" был совершенно, дивно беззвучен. Ни
рука, ни нога не зависали, как это было прежде, - мечта, а не машина!
Впрочем, что тут такого? Вчера хорошая машина, сегодня отличная, завтра
еще лучше - иначе и быть не могло. Машины ведь тоже взрослеют.
Ближе к земле ощутимей стали мерные токи воздуха. Тело скользило в
струях; чуть теплей, чуть прохладней, немножко вверх, немножко вниз, как с
горки на горку, как с волны на волну. От удовольствия мальчик зажмурился.
Даже с закрытыми глазами он знал, над чем пролетает. Сухо и терпко
пахнет травой - луг на пригорке. Теперь чуточку колыхнет - низина.
Горячий, смолистый аромат с земли - он над сосновым бором. Донесся влажный
запах мокрой тины - берег озера. Душистая струя цветущего шиповника...
А ну-ка! В мальчике точно распрямилась пружина. Открыв глаза и вытянув
вперед руки, он ринулся наискось и вниз, вниз, тараня близящуюся стену
деревьев. Вокруг все мчалось и сливалось. Он был ракетой, он летел в
атаку, впереди была сельва чужой планеты, там насмерть бились его друзья,
и он, жертвуя собой...
Та же мягкая и властная рука подхватила его вблизи от сомкнутых стволов
и подняла над лесом. Как всегда... Было обидно, что его лишали воли, но
всякий раз, когда, замирая от сладкого ужаса, он пробовал вот так
врезаться в преграду, спасительное вмешательство автомата доставляло ему
невольное облегчение. Потому что, кроме азарта и упоения, все-таки был и
страх, совсем капельный, но все же страх, что автомат не убережет. Но он
уберегал всегда, иначе и быть не могло.
Мальчик перевел дыхание. Вершины частого ельника, над которым он плыл,
порой открывали внизу темные провалы со скатами мохнатых ветвей; оттуда
тянуло сырым грибным запахом. Можно было, конечно, нырнуть и
