Богданова Людмила - Биннор
Богданова Людмила
Биннор
Город белыми стрелами рвался в небо. Белый мрамор, золотой на изломе;
разноцветные крыши с вкраплениями смальты - бьющие наружу алые, желтые
праздничные тона, - витые решетки балконов, галереи с деревянной резьбой,
серебряные водостоки и флюгера, ковры через перила наружных лестниц и цветы -
вперемежку розы всех тонов и оттенков; лохматые и толстые, как кочаны, пионы,
рыже-пятнистые тигровые лилии, желтые и синие ирисы, пучками незабудки,
маттиолы, анютины глазки, белые, розовые, лиловые вьюны, почти черная зелень
плющей, красные огоньки фасоли, оранжевые ниневии, белые калы, и еще бог весть
какие цветы без названий, рвущиеся сквозь вязь балконов, с карнизов и между
плитами внутренних дворов. Узорчатые арки и мосты над темной водой каналов,
разогретый гранит набережных - и над всем этим солнце - Бин-нор!!
Я стояла, запрокинув голову, на безлюдной площади перед Башней Мер и
Весов, и надо мной рассыпали хрустальный звон главные часы Реалии. Потом
медово и гудяще ударили большие колокола.
Колечко старшей подарил,
Биннори, о Биннори...
Площадь, да и почти весь город были пусты потому, что летом, сразу после
работы, жители отправлялись в лес или на море; но во мне возникала откуда-то
липкая и холодная тревога, всё падало вниз, и в груди делалось пусто-пусто,
руки слабели. А колокольчики продолжали свой веселый перезвон.
... Но больше младшую любил
у славных мельниц Биннори.
Дальше песенки я не помнила, знала только, что она кончается печально.
Старшая сестра из зависти убивает младшую, что-то такое. Да раньше я и не
очень интересовалась концом. А начало любила. Потому что оно напоминало мне о
Бинноре и о сестре.
Я знала, отчего сейчас вспомнился грустный конец песенки, откуда тревога.
И колечко было подарено - мне, и ее - любили. И она ушла за ним. А я осталась.
Только все это было там, в реальности, которая бревном готова ударить по
голове всякого, кто чуть размечтается и высунется из ровного ряда
общественности. Но здесь же был Биннор! Рыцари! Здесь не могло случиться
ничего плохого.
Я стояла на пустой площади, и передо мной по белой, точно глазурью залитой
стене медленно плыла алая птица Сирин, точь в точь такая, как где-то на
северо-западе, на перекрестке Трех Корон. Лицо у Сирин было мягкое и чуть
озорное, карие продолговатые глаза щурились на солнце. Я чувствовала, что ей
страшно хочется запеть, но мое присутствие сдерживало. Вот уйдет
Создательница, весело предвкушала она, вот тогда я гряну. А то может сейчас
кукарекнуть? И она сама себе подмигнула. И почему это нашим героям так хочется
хулиганить в моем присутствии? Я тоже немножко развеселилась и подмигнула в
ответ. Сирин безмолвно расхохоталась, трепыхнула крыльями, продолжая скользить
по стене. Скоро она скрылась за поворотом. И тогда, точно дождавшись этого,
где-то в стороне Информатория полыхнуло почти невидимое в солнечном мареве
прозрачно-оранжевое бесшумное пламя.
Загорелось в нескольких местах сразу, далеко, потом ближе. А город казался
брошенным. Стояла такая тягучая тишина, что почудилось, будто я оглохла. Пламя
металось над Биннором капроновыми косынками, рассыпали трель серебряные
колокольчики, или это просто звенело в ушах?
Я не услышала цокота подков, и всадник появился неожиданно. Белый
длинногривый конь вышел из-под арки, не касаясь подковами земли. Голова была
устало опущена, длинный хвост мел булыжник. Раненый всадник уткнулся лицом в
его холку, и его черные волосы смешались с белой конск
