Богданова Людмила - Путешествие Королевны
Людмила Богданова
Путешествие королевны
Просто Северный ветер
стучался в дом.
Просто мы открыли ему.
Я подарю тебе терновый венец...
Оконная наледь стала оранжевой от восходящего солнца. Скоро затопят печи,
и она подернется дымкой и станет сползать в пространство между рамами. Тогда
сделаются видны заснеженные крыши Хатана, закопченные трубы, украшенные
жестяными арабесками, и тянущиеся из труб розовые дымы. Хель решительно
отбросила укрывавшие ее одеяла и шкуры и начала одеваться. Тихо взвизгнула,
ступив на каменный пол; поверх плотной верхней рубахи застегнула расшитую
цветами и подбитую мехом локайской лисы длинную душегрею. Хель была такой же
худой, как в юности, и алая с голубым ткань плотно и красиво облегла стан и
высокую грудь. Крючки сошлись без усилия. Хель радостно оглядела себя и, взяв
со столика у кровати гребень, стала расчесывать волосы. Потом, задумчиво
сжимая гребень в руке, подошла к окну. Глядела сквозь граненое стекло на
заиндевелые деревья и оранжевое небо за ними, на границе которого, где пламень
переходил в лимонную зелень, сияла большая зеленая же звезда. Башня подымала
женщину к этой звезде, а внизу у костра на площади топтались стражники, и
нерожденное солнце обливало розовым острия их копий.
Безо всякой причины Хель охватило вдруг ощущение огромного счастья,
настолько всеобъемлющего и полного, как сомкнувшаяся над головой летняя вода.
Даже дыхание перехватило и ноги подогнулись так, что женщине пришлось
ухватиться за полированный подоконник. Улыбаясь неизвестно чему, простояла она
у окна, пока из-за крыш и веток не выкатилось, занимая треть неба, огромное
румяное яблоко солнца.
Желание дороги вспыхнуло в Хели, как спущенная тетива, вместе с осознанием
этого желания. Она подумала только, что трудно будет ускользнуть из Хатана
незамеченной, а руки уже перебирали и отбрасывали одежду и искали оружие.
Оружие она выбирала особенно тщательно, зная, что в пути сможет полагаться
только на себя и на него; взяла в меру длинный прямой меч, острый и привычный
руке, широкий длинный кинжал с тщательно обмотанной кожей рукоятью - чтобы не
скользила рука, способный налету разрубить кусок скользкого сунского шёлка;
подтянув пряжку на сапоге, вложила в петли тяжелый засапожный нож. Поверх
легкой орихальковой кольчуги надела еще сагум на волчьем меху и грубый, но
теплый плащ. Забросив на плечо пустую пока кожаную сумку, дописала последние
распоряжения.
"Я еду в Ландейл..."
Конечно, это было сумасшедшим предприятием, но решение принято и груз
ответственности сброшен, и подходя к двери покоя, она приближается к губам и
рукам, в которых утонет, как в теплой волне и всё прочее - неважное, важное, -
останется за их границей. Улыбаясь, вышла Хель из покоя, из мира, из раз и
навек заведенной судьбы.
Мэй... Это имя пело в ней, как кораблик на легкой волне, в пушистой пене.
- Свободны, - сказала она стражникам, и ее глаза не видели их, а сердце
пело от счастья, когда Хозяйка, стараясь казаться серьезной, шла по коридору и
спускалась до середины лестницы, где, прильнув к стене, натянула капюшон,
скрыв под ним праздничное сияние глаз. Скользящим шагом проникла она в
поварню, где заспанные повара едва начинали утреннее действо.
В кладовой ее обдали запахи корицы и имбиря, а из-за мешков,
загромоздивших середину, порскнули два поваренка, ворующие вчерашние булочки.
Хель едва не бросилась от них в другую сторону.
Усмехаясь собственному испугу, она сняла с шеста окорок и дюжину
элемирских к
