Болотников Сергей - Перевертень
Сергей Болотников
Перевертень
Короткий состав, ведомый дряхлым тепловозом выпуска пятьдесят какого-то года,
со скрипом и стонами остановился возле небольшой станции. Буфера еще некоторое
время громыхали, но поезд уже остановился. Немудрено - дальше рельсы не идут. В
двух метрах от древнего тепловоза они резко обрывались в земляную насыпь
метровой толщины. Снег на ней не лежал, а из земли торчали прошлогодняя рыжая
трава и бывший телефонный столб, мотающий на холодном ветру обрывками проводов.
Поезд стоял. Холодный, с обледеневшими стеклами, лишь в редких вагонах
теплился электрический свет.
Сбоку от состава примостился дощатый перрон, поддерживаемый изъеденными
временем и дождями бетонными балками. Была здесь и табличка с названием станции.
Ветер обвивал ее ледяными струями, посвистывая в щелях от недостающих букв:
"Г....КА" - сообщала она перрону, составу и окрестным дремучим лесам. Поверх
оставшихся букв углем было выведено: "А и М были здесь в 1970 г.". Ободранное
кирпичное здание тридцатых годов стояло сразу позади перрона. Раньше оно было
желтого цвета, но теперь превратилось в светло-серое, цвета бетона. В некоторых
местах из-под кладки выглядывали обветренные кирпичи. Здесь, в краю сильных
морозов, время не щадило ни людей, ни домов. Было здесь и окошечко кассы,
забранное решеткой в виде восходящего солнца. Изнутри оно забито фанерой, а на
шнурке свисала табличка - " Закрыто. Билетов нет." Глядя на царящую вокруг
разруху, хотелось добавить: "И не будет."
На крыше будки находилось название станции: "Гниловатская. Москва - 965 км".
Рядом с ней на проводе болтался фонарь без лампочки. Поезд стоял, постепенно
холодея. Немудрено, кто едет в такую глушь, особенно сейчас, когда день клонится
к вечеру. Было три часа, но солнце уже ощутимо клонилось к горизонту, которого
все равно не было видно из-за густого елового бора вокруг.
Единственными живыми существами в царящем вокруг ледяном безмолвии были три
голубя, сидевшие, нахохлившись, на табличке с названием, как раз над буквой Г,
да вороны, каркающие в небе. Но их слабые звуки заглушала собой тишина. Наконец
дверь крайнего вагона открылась и на перрон стали выходить люди. С первого раза
можно было заметить, что все они деревенские жители, одетые в основном в
бесформенные телогрейки и тащившие тяжелые тюки с поклажей; оттуда выглядывали
яркие обертки заграничной еды. Сельские ездили в город и возвращались, набитые
снедью.
Их было человек десять, и они молча пересекли перрон, скрывшись в здании
кассы. Снова воцарилась тишина. Затем из поезда появился еще один человек. Он
был одет в кожаную куртку, плохо защищавшую от мороза, и сжимал чемодан и сумку
с выделяющимся контуром какого-то длинного предмета. Приезжий не пошёл в бывшую
кассу, а остановился на перроне в недоумении.
Состав содрогнулся всеми вагонами, протяжно заскрипел и медленно тронулся в
обратный путь. В окнах вагонов свет не горел.
Обледенелые колеса стучали, а солнце стало принимать красноватый оттенок.
Алексей нерешительно поставил чемодан на скользкие доски перрона. За спиной
поезд, привезший его сюда, набирал скорость, и через некоторое время не осталось
никого, кто смог бы поколебать воцарившуюся вокруг тишину. Ледяной ветер кусал
щеки и нос. В небе высоко-высоко загорелась первая звезда.
"Ну вот я и здесь, - подумал Алексей. - Половину пути я уже проделал."
Запахнув покрепче негреющую кожаную куртку, приезжий поднял чемодан и медленно
зашагал в сторону будки. Как он и предпо
