Бондарев Юрий - Незабываемое
Юрий Бондарев
Незабываемое
Посвящается Лене Строговой,
медсестре 89-го стрелкового полка
Лена ложится на краешек нар, укрывается шинелью и, согреваясь, думает в
полудремоте: "Хорошо как! Никогда не знала, что так хорошо в землянке!"
Она только что вернулась из санроты, расположенной на берегу Днепра,
долго плутала в осенних потемках, намерзлась на сыром ветру и лишь по
трассам пулеметов, по окрику часового, иззябшая, усталая, с трудом нашла
НП.
Свертываясь под шинелью калачиком, Лена закрывает глаза, и тотчас
откуда-то выплывают дорога, лесистый берег, освещаемый близким светом
ракет, густо-черная вода у переправы, огоньки цигарок, раненые на носилках
около землянок санроты. Где-то в ночи рождается далекий свист, он давит
все звуки, приближаясь и настигая. Снаряд с громом разрывается на кромке
берега, косая стена воды подымается перед землянками, брызги летят Лене в
лицо. "Переправу обстреливают. Но почему же раненых не перевозят?" Второй
снаряд разрывается в десяти метрах от носилок, и кто-то там кричит,
стонет. "Немедленно переправлять! Немедленно!" И она бежит на этот крик,
слыша отвратительно воющий, низкий звук падающего снаряда...
Лена вздрагивает и резко откидывает с головы шинель. В землянке тишина,
нарушаемая странным стуком. Это задремал телефонист, и трубка ударяется о
стол. Телефонист с усилием подымает голову и продувает трубку.
- "Волна", "Волна", - говорит он, сонно прокашливаясь. - Я - "Дон"...
Как слышишь? Поверочка... Что у вас там, черти, радио или патефон? - Он
вздыхает, утомленно выпрямляя спину. - Ну как у вас... спокойно? Ракеты
кидает?
Связист поправляет плавающий в плошке огонек и, зябко подышав, кладет
голову на ладони.
В землянке душно, сыро и пахнет лежалой соломой. Вместе с Леной на
нарах, прикрыв лицо фуражкой и не сняв ремни, спит командир батареи
капитан Каштанов. На полу возле нар - Володя Серов, ординарец капитана.
Свет от свечи мягко бродит по его лицу. Оно разглажено сном и кажется
совсем юным. На лоб упал рыжий завиток волос, в нем запуталась былинка
сена. Лена долго смотрит на его лицо и думает: "Что ему снится?" - и,
улыбаясь, опять закрывает глаза.
Сквозь соя она слышит какой-то шум, чей-то короткий возглас, похожий на
команду, и как будто суматошный топот ног. Лена вскакивает. Она ничего не
понимает со сна. Ни капитана, ни Володи уже в землянке нет. Телефонист,
сгибаясь при каждом слове, надсадно кричит в трубку:
- Ясно! Да плохо тебя слышно! Ясно! Много? Не слышу тебя!
- Что? - тревожно спрашивает Лена и привычно ищет сумку. - Началось?
- По-ошло, - бормочет с полуухмылкой телефонист, прислушиваясь. Он
поглядывает на потолок землянки, который сильно трясется, и, потягиваясь
всем телом, нервно зевает. - Пятые сутки контратакует, - говорит он. -
Язви их душу. И не спят, поганое отродье, а? В Днепре хотят искупать!.. И
все танки пускает да бронетранспортеры... Хорошо бы, если бы в батарее
четыре пушки, а то одна осталась, барановская... на плацдарме. Дела-а!..
Лена молча, торопясь, надевает шинель и выбегает из землянки. В траншее
темно и холодно. С низины от Днепра дует пронизывающий влажный ветер. Он
рвет и уносит звуки выстрелов. Острый запах сырости, глины, недавно
смоченной дождем, наполняет окопы. Впереди, в вязких потемках, относимая
ветром, взвивается белая точка немецкой ракеты и, упав возле самых окопов,
горит, шипя, на земле ослепляющим костром. Где-то впереди тонко шьют
автоматы. Взвизгивая; над окопами мелькают, обгоняя друг друга,
