Бородин Леонид - Третья Правда
Леонид Иванович Бородин
ТРЕТЬЯ ПРАВДА
Повесть
1
Селиванов шел улицей, вдоль заборов деревни Рябиновки, и притворялся
усталым и хромым. Когда нужно было перешагнуть через лужу, он
останавливался, ворчал, кряхтел, а занеся ногу, непременно попадал в нее и
потом долго охал и стонал, хотя никто того не видел и не слышал.
Селиванов любил притворяться. Он занимался этим всю жизнь. Самодельная
березовая трость почернела и потрескалась от его притворства. Он и сам бы
не смог вспомнить, когда оно стало его привычкой, потому что вовсе не
считал себя притворщиком. А если бы все же признался в этом грехе и
попытался вспомнить, то пришлось бы перелопатить в памяти самые свои
юношеские годы, когда, промазав на охоте в присутствии отца, он стягивал с
себя рубаху и искал несуществу-ющего муравья, который будто бы "цапнул его
за волосья подмышкой" во время выстрела.
И ведь все равно получал от отца подзатыльник, а то и смачный пинок
под зад, но муравья находил-таки, совал отцу под нос и потом мстительно
отрывал муравью голову.
А уж как мог с самого детства разыгрывать из себя дурака или
несведущего в чем-то, притво-ряться больным или подслеповатым, а как умел
пройти мимо соседа и не узнать его, после же оклика извиняться искренне и
конфузиться; а в гостях по пьянке надеть чье-нибудь никудышное пальто, свое
добротное оставив у гостей, потом же, после обмена, сокрушаться, что вот,
дескать, до чего пьянь доводит, до прямого убытку, и надо же такому
случиться!
У людей неострого глаза он слыл чудаком; другие, кто догадывался о
притворстве, говорили, что Селиванову палец в рот не клади, и опасались
его. Но никто, даже отец, с которым Селиванов прошатался по тайге без
малого десять лет, даже он не раскусил до конца своего сына, а лишь хмуро
косился всякий раз, когда тот выдавал очередную "темноту".
Притом Селиванов никогда не злорадствовал в душе, если удавалось
кому-то пустить пыль в глаза, он будто не замечал своей хитрости, не ценил
ее и не наслаждался ею. Это была просто потребность, которую он не
сознавал. Однако же пользовался притворством часто с большой пользой для
себя. Но и без всякой пользы тоже.
Вот сейчас у проулка он увидел девочку, ломающую рябину; подкрался к
ней, чуть коснулся тростью плеча. Девчушка вскрикнула, отскочила. Селиванов
покачал головой и надтреснутым старческим голосом выговорил ей за
небережливость к дереву, которое и краса и удовольствие для деревни. До
деревни и до дерева Селиванову было заботы не больше, чем до гольцов
Хамар-Дабана на горизонте. Сейчас он притворялся ворчливым стариком,
любящим больше печки и заваленки поучать молодежь.
Деревня Рябиновка, полагают, называлась так по рябиновым зарослям
вокруг - и в каждом проулке, и в каждой усадьбе. Но было и другое мнение...
На том краю деревни, где почти без перехода рябины уступали место
кедрам, старым и кривым, стоял большой пятистенный дом Ивана Рябинина, и не
сохранилось в деревне ни одного старика или старухи, которые помнили или
знали по рассказам своих бабок и дедов деревню без этого дома и Рябининых в
нем.
Сюда-то и держал путь Андриан Никанорович Селиванов. Путь был не
короток - с одного конца деревни на другой, но Селиванов не спешил, а
напротив, чем ближе подходил к рябининско-му дому, тем чаще останавливался
по всякому пустяку, тем суетливее становилась его походка, шаги, однако же,
не ускорявшая...
Двадцать пять лет пустовал рябининский дом, и хотя за это немыслимое
для хозяйства время не был растащен по бр
