Библиотека в кармане -русские авторы

         

Буданцев Сергей - Мятеж


Сергей БУДАНЦЕВ
МЯТЕЖ
Когда же церковь хоронила тело его, уже чтя его как святого, то вдруг
при возгласе диакона: "оглашенные, изыдите!" - гроб с лежащим в нем те-
лом мученика сорвался с места и был извергнут из храма, и так до трех
раз. -
Достоевский.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Toi qui connais les hussurds de
la garde
Connais-tu pas l'trombon du
regiment.
(Стар. солдатск. песенка.)
Первая.
"Человека не видно. Мы захлебнулись "коллективами", "массами". У меня
это ощущение утопания - с войны, когда я попал на фронт в 15-м году, и в
особенности с тех пор, как я начал командовать в последние месяцы сем-
надцатого года эскадроном дикой дивизии... Бывало, - вой, визг, а тебя и
рядом который - нет. Остался ЧЕЛОВЕК, говорит Северов, ЧЕЛОВЕК, написан-
ный огромными прописными буквами. Но условимся писать просто; этот "че-
ловек" рвет кругом себя пространства и, главное, совершенно измочалил
тонкую ткань времени. Ощущение себя в этом барахтаньи - как при сильном
насморке (у близоруких, по моему, это дается расплывчатостью и смазан-
ностью очертаний), когда внезапно чувствуешь себя необычайно ограничен-
ным, лишенным всего существенного физически, словно сорванным с петель,
отрезанным и запрятанным за неодолимый ком в носу. Так бывает при вре-
менной потере физической чувствительности. В нашем современном быту меня
лишили обоняния рвущиеся кругом события, рвущие окончательно мой, наш
быт. Они сшибаются лбами, они валятся со столов Президиума В. Ц. И. К. и
Совнаркома, это - особо-прыткие революционные события; а сзади и под ви-
димым треволненьем ползет и гноится русская жизнь: ее событья, сгущенные
в тысячелетнюю дремоту, слепо толкаются в спину средневековья. Все это
напоминает телеграфную запись: и суетливое шуршанье лент и дождичек чер-
неньких значков на горах спутанной бумаги, - всего только короткая те-
леграмма. Я перестал обонять в этой парной оранжерее; я как будто прос-
тудился в гражданской войне, которой, в значительной степени, руковожу.
Но мчась в своем поезде, по счастью, отрываемый и от событий и от бы-
та, получивши на несколько суток право "экстерриториальности" а, ста-
ло-быть, и "вневременности", т.-е. право не барахтаться в суете и даже
не плавать поверх ее, - я вижу, мчась и спеша, что мы отстаем от чего-то
(от "культуры" что ли? не понимай этого "сожалительно" о старом. Я - ре-
волюционер и социалист), как поезд наш отставал бы, гонясь за лучом све-
та в мировом пространстве".
Паровоз аппетитно палил:
рев рек, скреп скрежетанье, дрожь: не то брань, не то свист под
клинькающим буфером; визжа, занывала сталь, кроша и крошась; саповатые
ахали вестингаузы; при всем этом взвивался и мгновенно зимовал белый ка-
ракульчевый пар: воспалялся и дыхал паровоз, паля шерстяную мякоть ноги,
лезшей и льнувшей всеми шерстинами в ноздри, в глаза, во все поры поез-
да, дробясь о горящие стекла; тарарахнув, барабахал, запахивая белой
мглой черное полотно, змеевидный звонкий состав. Чудовище жрало телег-
рафные столбы и стрелки, знобили рельсы; в вагоне от быстрого лета кача-
ло внутренности и мозги писавшего.
"Много из того, что я сейчас пишу тебе, в формулировках принадлежит
Северову: мы с ним так сжились, что он стал, по справедливости, моим
"речевым аппаратом", я так его и зову. Я работаю, как ирод, оглашенно,
едва успеваешь думать.
И вот, едва успеешь подумать, а Юрий уже тут как тут: формулирует. За
это его и держу в своем штабе, он у меня вроде моего помощника. Впрочем,
и на отдельные эпизод





Содержание раздела