Бугай Алексей - Последний Вагон
Алексей БУГАЙ
ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН
1
26 декабря. Заканчивается год. Как известно, управление поголовной
полиции, в которой служил комиссар Фухе, блестяще выполнила годовой план
по раскрытию и задержанию, с чем особых проблем не было. Даже если с
выполнением плана возникали трудности, пользовались испытанным приемом:
выпускали на пару деньков на волю какого-либо рецидивиста с солидным
сроком, а потом вытаскивали из-за столика ресторана, надевали наручники и
давали подписать бумагу, что, дескать, совершил то-то и то-то, каюсь и
сдаюсь. А как не подписать? Ведь срок могут накинуть. И накидывали,
разумеется. После суда. По новому обвинению. И за побег.
После того, как злоумышленник получал свое, правда в очередной раз
торжествовала, Фухе и прочие получали поощрение в виде благодарности в
приказе, премии, внеочередных отпусков и тому подобного. Дело сдавали в
архив, в тот самый, с которым у Фухе были связаны самые неприятные
воспоминания.
Итак, ни с раскрытием, ни с задержанием вопросов не возникало. Стоило
выйти на дежурство кому-нибудь из старой гвардии - да хоть бы и Фухе с
Алексом, - как каталажка ломилась от чрезмерного наплыва посетителей,
камеры были набиты, как вагоны подземки в часы пик. Что же касается
раскрытия, то пожалуйста - бери любого из арестованных, он сразу присягнет
на Библии, что видел Робина Гуда в толпе демонстрантов протеста за ядерное
довооружение на Пиккадилли-серкус в минувшую пятницу. Потом говоруна
отпускали. Отпускали с тем, чтобы зацепить во время следующей облавы или
посадить за разглашение сведений, представляющих государственную тайну и
разглашению не подлежащих.
Судьба задержанного мало зависела от степени его виновности. Точнее
будет сказать - вообще не зависела. Она зависела от того, когда совершено
мнимое преступление - в начале или в конце месяца, - от того, как в
управлении обстоят дела с планом по раскрытию, от градуса похмельной
свирепости главного прокурора... Ну, и еще от ряда причин.
На то, чтобы вникнуть во все тонкости юрисдикции и пропитаться духом
непримиримости к преступному миру, разбавленному пиву и к самому делу
охраны правопорядка, молодому сотруднику поголовной полиции требовался
год. Комиссар Фухе в свое время, еще когда его фигура не доводила малых
детей до истерики, а беременных женщин - до припадка, затратил на это чуть
менее восьми лет. Такой длительный срок освоения премудростей и тонкостей
дела был вызван тем, что мыслительному аппарату Фухе был нанесен
чувствительный урон. Еще в детстве ему несколько изменили конфигурацию
черепа посредством чугунной мыльницы и тем самым нарушили изначальный
вакуум, который был необходим Фухе для нормальной циркуляции мыслей по
периметру его черепной коробки.
После этой трагедии, когда в голове комиссара появилось не
запланированное природой отверстие, дело стало худо. Мысли стали
вываливаться наружу, ужасая окружающих и давая повод злопыхателям
поскалить зубы.
Постепенно у Фухе стали проваливаться слова, фразы и целые
сложноподчиненные предложения. Речь его стала запутанной и
многозначительной. Его повысили в звании.
На званом вечере в честь двухсотлетия Общества по охране
болезнетворных микробов он произнес речь. Она произвела фурор, вызвала к
жизни студенческие волнения, дело чуть не дошло до революции. Эта речь
многократно печаталась в прессе как образец лаконичности и делового
подхода к вопросу.
Лаконичность была чрезмерной. Что же до подхода, то он был последним,
так как все споры и дискусси
