Бугров Виталий & Халымбаджа Игорь - Фантастика В Дореволюционной Русской Литературе
ВИТАЛИЙ БУГРОВ
ИГОРЬ ХАЛЫМБАДЖА
Фантастика в дореволюционной русской литературе[1]
Опыт биобиблиографии
Вместо предисловия
Долгое время принято было считать, что в дореволюционной России почти
не существовало научной фантастики. Действительно, фантастов такого
масштаба, как Жюль Берн или Уэллс, русская литература не выдвинула. Но,
во-первых, фантастическая проза имеет множество разновидностей,
включающих, иногда в полусказочной форме, социальные и технические идеи,
обращенные к будущему, а во-вторых, школярское разграничение жанров
заведомо сужает представление о месте и роли фантастики в общем
литературном процессе. Исследования последних лет (работы А. Бритикова, В.
Ревича, И. Семибратовой и др.) со всей очевидностью показали, что русская
дореволюционная фантастика была куда более разветвленной и многоликой, чем
утверждали иные литературоведы и критики, не вдаваясь в детальное изучение
фактов.
Сегодня с уверенностью можно сказать: советских фантастов связывает с
предшественниками двоякая преемственность. С одной стороны, творения
классиков, корифеев русского реализма, отнюдь не избегавших условности,
гротеска, гиперболы, иносказаний, символики - всех тех приемов, без
которых не существует фантастики (Гоголь, Тургенев, Лесков, Достоевский,
Салтыков-Щедрин), а с другой - произведения писателей, создавших
отечественную традицию научно-фантастической прозы. Традицию пусть и не
очень богатую, но достаточно прочную и действенную.
У истоков русской научной фантастики, развивавшейся, как и в других
странах, в симбиозе с утопией, - два значительных имени: современник
Пушкина, разносторонне образованный литератор В. Ф. Одоевский и
революционный демократ Н. Г.
Чернышевский. И тот и другой по-разному рисовали облик грядущего, но не
мыслили себе будущего России в отрыве от просвещения и научного прогресса.
От дальновидных прогнозов Одоевского, высказанных в незаконченном
утопическом романе "4338-й год. Петербургские письма" (1840), можно
провести пунктирную линию к дерзновенным техническим фантазиям русских
ученых (В. Н. Чиколев, К. Э.
Циолковский и др.), а затем и к собственно научной фантастике; от
романа Чернышевского "Что делать?" (1863) с его яркими образами "новых
людей", стремящихся, насколько возможно, приблизить к своему времени
будущую преображенную, свободную, социалистическую Россию, - к
замечательной в своем роде "марсианской" утопии "Красная звезда" (1908) А.
А. Богданова, открывающей новую главу в истории русской фантастики. И
подобно тому, как идеи "патриарха звездоплавания" Циолковского и его же
фантастические рассказы и очерки ("На Луне", "Грезы о Земле и небе", "Вне
Земли") проторили путь для космической темы в советской НФ, так и роман
Богданова прокладывал дорогу фантастике социально-прогностической.
Впрочем, обе темы переплетаются. Мечты Циолковского устремлялись в
поистине бесконечную даль. Уже на склоне лет, в 1929 году, он высказал
удивительно смелую мысль, получившую впоследствии художественное
воплощение в "Туманности Андромеды" И. Ефремова. "Каждая планета, - писал
Циолковский, - с течением времени объединяется, устраняет все
несовершенное, достигает высшего могущества и прекрасного общественного
устройства... Объединяются также ближайшие группы солнц, млечные пути,
эфирные острова..."
В предреволюционные годы фантастика утверждалась в русской литературе в
широком тематическом и жанровом спектре - от привычных романов приключений
с обоснованием инженерных гипотез до
