Библиотека в кармане -русские авторы

         

Буйда Юрий - Казанский Вокзал


ЮРИЙ БУЙДА
КАЗАНСКИЙ ВОКЗАЛ
Он оделся потеплее, проверил, все ли пуговицы застегнуты, достал
из стоявшего в углу старого валенка спрятанную от внучки бутылку
водки и осторожно приоткрыл дверь. Предусмотрительно смазанные
с вечера петли не выдали его.
В темной гостиной пахло неряшливой женщиной, перегаром и особенно
мерзко - апельсинами, в жирной мякоти которых тушили окурки.
Мишутка, уже одетый, сидел бочком на низкой табуретке в прихожей,
спрятав лицо за полой материного пальто.
Овсенька натянул рыжий брезентовый плащ, убедился, что шапка сидит
ровно, и не глядя взял Мишутку за руку, привычно подавляя вздох:
пальцы мальчика были пугающе холодны.
Вниз они спустились по лестнице: старик боялся лифта.
Они прошли вдоль стены дома - быстро, вжимая головы в плечи и
не оборачиваясь, чтобы не приманить недобрый взгляд.
Узкая улочка вывела их к платформе пригородной электрички. Ездили
они всегда бесплатно, и контролеры их не трогали: старику прощали
безбилетность по возрасту, а с глухонемого малыша - какой спрос?
Мишутка всю дорогу дремал, притулившись плечом к окну и спрятав
зябнущие руки в рукава.
Сын привез Овсеньку в Москву лет тридцать назад. Тогда здесь была
горстка бараков вокруг военного завода, которую столица вскоре
втянула в себя. Спустя год после переезда старуха умерла, и сын
уговорил Овсеньку обратиться в крематорий. Старику выдали урну.
Он не знал, что с нею делать. Засунуть в дырку в стене и запечатать
табличкой с именем? На это не решился. Отвезти в деревню и похоронить
как полагается? Да узнай деревенские, что в гробу банка с пеплом,
- сраму не оберешься...
Когда умер и сын, Овсенькино одиночество стало полным. Пившая
запоями внучка раз-другой в месяц устраивала ему выволочку, убирая
в его комнате и гоняя шваброй валявшуюся под койкой старухину
урну. Овсенька никогда ни с кем не спорил. Внучку это раздражало:
ей нужен был противник, а не это безответное костлявище. Ты
потому такой, что у тебя ничего своего нету, кроме прозвища! -
в сердцах заключала внучка. - И не было. Овсенька легко
соглашался: и не было.
Прозвище же свое он получил в детстве, когда в компании однолеток
бегал под Рождество по домам и кричал: Овсень! Овсень! Подавай
нам всем! Открывайте сундучки, доставайте пятачки! А поскольку
кричал он звонче и веселее всех, то и прозвали Евсея - Овсенькой.
Когда внучке надоело держать припадочного Мишутку на цепи, она
разрешила Овсеньке брать мальчика с собою в Москву, куда старик
наладился ездить почти каждый день. С утра до вечера они бродили
в районе Каланчевки, и так уж как-то само собой выходило, что
добрые люди совали Мишутке то пирожок, то конфетку, а старику
иногда наливали стаканчик водки. Вечером они отправлялись на Казанский
вокзал, на платформу, у которой ждал отправления поезд на Вернадовку.
Овсенька с умилением рассказывал проводникам о том, как замечательна
трехчасовая стоянка в Шилове, где можно и дешевых яблок купить,
и выпить рюмку, и даже в кино сходить, пока перецепляют вагоны,
формируя состав на Касимов. Он подходил к окнам и спрашивал у
пассажиров, куда они едут, некоторые отвечали, другие же даже
не смотрели на него: мало ли сумасшедших на столичных вокзалах.
К полуночи он возвращался домой, иногда за компанию с отдежурившим
милиционером Алешей Силисом, который жил по соседству. Стараясь
не шуметь, Овсенька и Мишутка пробирались в свои углы - в последнее
время мальчик укладывался у прадеда в ногах - и замирали до утра.
Они вышли на Каланчевке





Содержание раздела