Буковский Митя - Братец Ли
Д.Буковский
Ли Лонгшоу посвящается
БРАТЕЦ ЛИ
Я не знаю, почему, заходя к ним сюда, я всегда отсылаю ей пиво.
Всякий вечер, когда, проблуждав по картонно-игрушечным, зябко съёженным
улочкам засыпающего городишки, я опять забредаю в их заведеньице - она
всё так же сидит в своём уголке с аппаратами, забившись в нору меж
огромными, в её собственный рост колонками под арматурой металлических
стеллажей с конвертами старых пластинок, громоздящихся до потолка, на
высоком своём табуретике - точь-в-точь нахохлившийся воробьёныш; и если
то вечер буднего дня, и за стойкой всего только два-три посетителя, -
крутит древнюю и никому не известную самую раннюю Роберту Флэк, с
головой погружаясь, как в волны, в рыдания "I Told Jesus" сквозь
пулемётный скрежет иглы по пластмассе, очень мерно, медитативно
покачиваясь всем своим до прозрачного худеньким телом... Как
зачаровывает глаза огонёк свечи в тёмной комнате, так и всё, что я
различаю после третьего пива в сером мраке на фоне бетонных стен - этот
долгий овал лица, рассеченный, будто шрамами, резко-чёрными тенями скул
в остервенелой затяжке - её страстном, отсылающем весь окружающий мир в
бесконечность поцелуе с любимым "Данхиллом".
Hикогда нельзя было определить, сколько она выпила до сих пор. Если
только звучал хоть какой-нибудь ритм, она всегда безошибочно вторила ему
всем телом - до тех самых пор, пока вообще могла усидеть на трёхногом
своём табуретике.
Потом она просто падала, расплёскивая копну смоляных волос по
деревянной столешнице, и больше уже не двигалась.
Ловко, будничными движениями старина Ли поднимал её лёгкое тело,
переносил на широкий стол в дальнем углу зала и, уложив острожно на бок
калачиком, пристраивал ей под голову плащ, или сумку, или что ещё
попадалось мягкого под руку.
Иногда же - если только посетителей действительно было немного - он
совершал кое-что ещё. Постояв над ней с полминуты, он вынимал из большой
банки, тут же рядом в углу, смешного полосатого зверька - и выпускал к
ней, недвижной, на стол. Испуганно-проворный, тот взлетал по свитеру к
ней на грудь, юркал ближе к плечу - и затихал, приютившись в гнёздышке
из её волос где-то между ключицей и ухом.
Этих двоих уже нично не посмело бы разбудить до утра.
Я не знаю, почему - может быть, за три года это уже просто стало
привычкой, - но всегда, заходя сюда, ещё только снимая плащ у дверей, я
уже выкидываю в раскалённый жаром каминов и еричащий робертиным голосом
воздух два пальца фигурой "V", киваю затем в её сторону - и старина Ли,
привычно моргнув, ныряет в свой ободранный медицинской наружности шкаф
за парой чистых пробирок-стаканов.
- And you know, Dima? - как всегда, без приветствий, из-за длинной
дубовой стойки отполированной до блеска тысячами локтей за три года,
заговаривает первым Ли, будто продолжая только что прерванный разговор.
- Ты ещё не знаешь, что наша бедняжка Ри околела?
Я не знаю, обычная ли это манера там у них в Ливерпуле (кроме Битлов
и самого Ли, я никого оттуда не слышал), - но это просто фантастика,
когда концы у всех фраз так развратно задираются вверх, и весь разговор
оказывается прострочен, будто иглою швейной машинки, одной и той же
нервно-колкой коротенькой интонацией... Hа письме речь братца Ли могла
бы выглядеть так:
- Знаешь Дима?! Hаша Ри? Вчера околела?? Я так долго думал в чём
дело?!? И я сейчас думаю - это наверно от гиперчастот ты же знаешь?
Такие маленькие зверьки? И такие низкие частоты динамиках?!? Я не знаю,
как она вообще смо
