Библиотека в кармане -русские авторы

         

Буковский Владимир - И Возвращается Ветер


Владимир Буковский
"И возвращается ветер..."
1978 г.
Говорят, если внезапно поднять водолаза с большой глубины на
поверхность, он может умереть или, во всяком случае, заболеть такой
болезнью, когда кровь кипит в жилах, а всего точно разрывает изнутри. Нечто
подобное случилось со мной темным декабрьским утром во Владимире.
Начинался обычный тюремный день, очередной в бесконечной веренице
однообразных тюремных будней. В шесть часов, как водится, с хриплым криком
прошел надзиратель вдоль камер, колотя ключами в дверь: "Падъ-ем! Падъ-ем!
Падъ-ем!" В серых сумерках камер зашевелились зэки, нехотя вылезая из своих
мешков, выпутываясь из наверченных одеял, бушлатов, курток. Провались ты со
своим подъемом!
Заорал репродуктор. Раскатисто и торжественно, словно на параде на
Красной площади, заиграл Гимн Советского Союза. Холера его заешь, опять
забыли выключить с вечера. "Говорит Москва! Доброе утро, товарищи! Утреннею
гимнастику начинаем с ходьбы на месте". Черт, поскорее выключить! Каждый
день в этой стране начинается с ходьбы на месте.
Зимнее смурное утро и на воле-то приходит, точно с похмелья, а в
тюрьме и подавно нет более паскудного времени. Жить не хочется, а этот день
впереди - как проклятье. Недаром поется в старой арестантской песне:
Проснешься утром, город еще спит.
Не спит тюрьма - она давно проснулась.
А сердце бедное так заболит.
Как будто к сердцу пламя прикоснулось.
По заснеженному двору от кухни прогрохотал "тюрьмоход" - тележка с
бачками, повезли на разные корпуса завтрак. Слышно, как их разгружают внизу
и волокут по этажам, грохоча об пол. Хлопают кормушки, гремят миски,
кружки. Овсяная каша, хоть и жидкая, но горячая. Кипяток же и подавно
хороший малый, старый приятель. Где-то уже сцепились, матерятся - недодали
им каши, что ли? Стучат об дверь мисками. Поздно, зазевались - завтрак с
лязгом и грохотом, словно битва, прокатился дальше по коридору в другой
конец. Кто теперь проверит, кто докажет, дали вам каши или нет? Совать надо
было миску, пока кормушка открыта.
Обычно по утрам, после завтрака, повторял я английские слова,
выписанные накануне. Два раза в день повторял - утром и перед отбоем. Это
вместо гимнастики, вместо ходьбы на месте, чтобы расшевелить сонные мозги.
Потом, уже днем, брался за что посложнее. Только что устроился я на койке
со своими словами, поджав под себя ноги, как открылась кормушка: "Десятая!
Соберитесь все с вещами!" Этого-то нам и не хватало, начался проклятый
денечек. Собирайся, да тащись, да устраивайся на новом месте - пропал день
для занятий. Куда бы это, однако? Никогда эти бесы не скажут, вечная
таинственность.
- Эй, начальник, начальник! Матрасовки брать? А матрацы? А посуду? -
Это уже наша разведка. Если матрацы брать - значит, на этом корпусе
куда-то. Если не брать - значит, на другой, а куда? Если матрасовки брать -
значит, на первый или на третий: на втором свои дают и посуду тоже.
- Все забирайте с собой, - говорит неопределенно начальник, туману
напускает. Братцы, куда же это нас? Может, в карцер или на работу опять, на
первый корпус? Опять, значит, в отказ пойдем, поволокут на строгий режим,
на пониженную маржу. А может, просто шмон? Это вот не дай Бог, это хуже
всего. Книжки у меня распиханы по всей камере на случай шмона, всякие
запрещенные вещицы - ножичек, несколько лезвий, шильце самодельное. Все
сейчас заметут.
И заметались все! У каждого же своя заначка, своя забота. Скорее в
бушлат, в вату засунуть - может, не найдут. В сапо





Содержание раздела