Булгаков Михаил - Черновые Наброски К Главам Романа, Написанные В 1929 - 1931 Годы
М.Булгаков
Черновые наброски к главам романа,
написанные в 1929 - 1931 гг.
ДЕЛО БЫЛО В ГРИБОЕДОВЕ
В вечер той страшной субботы, 14 июня 1943 года, когда потухшее солнце
упало за Садовую, а на Патриарших Прудах кровь несчастного Антона
Антоновича смешалась с постным маслом на камушке, писательский ресторан
"Шалаш Грибоедова" был полным-полон.
Почему такое дикое название? Дело вот какого рода: когда количество
писателей в Союзе, неуклонно возрастая из года в год, наконец выразилось в
угрожающей цифре 5011 человек, из коих 5004 проживало в Москве, а 7
человек в Ленинграде, соответствующее ведомство, озабоченное судьбой
служителей муз, отвело им дом.
Дом сей помещался в глубине двора, за садом, и, по словам беллетриста
Поплавкова, принадлежал некогда не то тетке Грибоедова, не то в доме
проживала племянница автора знаменитой комедии.
Заранее предупреждаю, что ни здесь, ни впредь ни малейшей ответственности
за слова Поплавкова я на себя не беру. Жуткий лгун, но талантливейший
парнище. Кажется, ни малейшей тетки у Грибоедова не было, равно как и
племянницы. Впрочем, желающие могут справиться. Во всяком случае, дом
назывался грибоедовским.
Заимев славный двухэтажный дом с колоннами, писательские организации
разместились в нем как надо. Все комнаты верхнего этажа отошли под
канцелярии и редакции журналов, зал, где тетка якобы слушала отрывки из
"Горя от ума", пошел под публичные заседания, а в подвале открылся
ресторан.
В день открытия его Поплавков глянул на расписанные сводчатые потолки и
прозвал ресторан "Шалашом".
И с того момента и вплоть до сего дня, когда дом этот стал перед безумным
воспаленным моим взором в виде обуглившихся развалин, название "Шалаш
Грибоедова" прилипло к зданию и в историю перейдет.
Итак, упало 14 июня солнце за Садовую в Цыганские Грузины, и над
истомленным и жутким городом взошла ночь со звездами. И никто, никто еще
не подозревал тогда, что ждет каждого из нас.
Столики на веранде под тентом заполнились уже к восьми часам вечера. Город
дышал тяжко, стены отдавали накопленный за день жар, визжали трамваи на
бульваре, электричество горело плохо, почему-то казалось, что наступает
сочельник тревожного праздника, всякому хотелось боржому. Но тек холодный
боржом в раскаленную глотку и ничуть не освежал. От боржому хотелось
шницеля, шницель вызывал на водку, водка - жажду, в Крым, в сосновый лес!..
За столиками пошел говорок. Пыльная пудреная зелень сада молчала, и молчал
гипсовый поэт Александр Иванович Житомирский, во весь рост стоящий под
ветвями с книгой в одной руке и обломком меча в другой. За три года поэт
покрылся зелеными пятнами и от меча осталась лишь рукоять.
Тем, кому не хватило места под тентом, приходилось спускаться вниз,
располагаться под сводами за скатертями с желтыми пятнами у стен,
отделанных под мрамор, похожий на зеленую чешую. Здесь был ад.
Представляется невероятным, но тем не менее это так, что в течение часа с
того момента, как редактор Марк Антонович Берлиоз погиб на Патриарших, и
вплоть до того момента, как столы оказались занятыми, ни один из пришедших
в "Шалаш" не знал о гибели, несмотря на адскую работу Бержеракиной,
Поплавкова и телефонный гром. Очевидно, все, кто заполнял ресторан, были в
пути, шли и ехали в трамваях, задыхаясь, глотая пот, пыль и мучаясь жаждой.
В служебном кабинете самого Берлиоза звонок на настольном телефоне работал
непрерывно. Рвались голоса, хотели что-то узнать, что-то сообщить, но
кабинет был заперт на ключ, не
