Булгаков Михаил - Трактат О Жилище
Михаил Булгаков
ТРАКТАТ О ЖИЛИЩЕ
I
Не из прекрасного далека я изучал Москву 1921-1924 годов. О, нет, я
жил в ней, я истоптал ее вдоль и поперек. Я поднимался почти во все шестые
этажи, в каких только помещались учреждения, а так как не было положительно
ни одного 6-го этажа, в котором не было бы учреждения, то этажи знакомы мне
все решительно. Едешь, например, на извозчике по Златоуспенскому переулку в
гости к Юрию Николаевичу и вспоминаешь:
- Ишь домина! Позвольте, да ведь я в нем был! Был, честное слово! И
даже припомню, когда именно. В январе 1922 года. И какого чорта меня носило
сюда? Извольте. Это было, когда я поступил в частную торгово-промышленную
газету и просил у редактора аванс. Аванса мне редактор не дал, а сказал:
"Идите в Златоуспенский переулок, в 6 этаж, комната № "... позвольте, 242?
а может и 180?.. Забыл. Неважно... Одним словом: "Идите и получите
объявление в Главхиме"... или Центрохиме? Забыл. Ну, неважно... "Получите
объявление, я вам 25%". Если бы теперь мне кто-нибудь сказал: "Идите,
объявление получите", я бы ответил: "Не пойду". Не желаю ходить за
объявлениями. Мне не нравится ходить за объявлениями. Это не моя
специальность. А тогда... О, тогда было другое. Я покорно накрылся шапкой,
взял эту дурацкую книжку объявлений и пошел как лунатик. Был совершенно
невероятный, какого никогда даже не бывает, мороз. Я влез на 6-й этаж,
нашел эту комнату № 200, в ней нашел рыжего лысого человека, который,
выслушав меня, не дал мне объявления.
Кстати, о 6-х этажах. Позвольте, кажется, в этом доме есть лифты?
Есть. Есть. Но тогда, в 1922 году, в лифтах могли ездить только лица с
пороком сердца. Это во-первых. А во-вторых, лифты не действовали. Так что и
лица с удостоверениями о том, что у них есть порок, и лица с непорочными
сердцами (я в том числе), одинаково поднимались пешком на 6-й этаж.
Теперь другое дело. О, теперь совсем другое дело. Па Патриарших
прудах, у своих знакомых, я был совсем недавно. Благодушно поднимаясь на
своих ногах в 6-й этаж, футах в 100 над уровнем моря, в пролете между 4-м и
5-м этажами, в сетчатой трубе, я увидал висящий, весь освещенный и
совершенно неподвижный лифт. Из него доносился женский плач и бубнящий
мужской бас:
- Расстрелять их надо, мерзавцев!
Па лестнице стоял человек швейцарского вида; с ним рядом другой в
замасленных штанах, по-видимому, механик, и какие-то любопытные бабы из
16-й квартиры.
- Экая оказия, - говорил механик и ошеломленно улыбался.
Когда ночью я возвращался из гостей, лифт висел там же, но был темный,
и никаких голосов из него не слышалось. Вероятно, двое несчастных, провисев
недели две, умерли с голоду.
Бог знает, существует ли сейчас этот Центро- или Главхим, или его уже
нет. Может быть, там какой-нибудь Химтред, может быть, еще что-нибудь.
Возможно, что давно нет ни этого Хима, ни рыжего лысого, а комнаты уже
сданы и как раз на том месте, где стоял стол с чернильницей, теперь стоит
пианино или мягкий диван и сидит на месте химического человека обаятельная
барышня с волосами, выкрашенными перекисью водорода, читает "Тарзана". Все
возможно. Одно лишь хорошо, что больше туда я не полезу ни пешком, ни в
лифте.
Да, многое изменилось на моих глазах.
Где я только ни был! На Мясницкой сотни раз, на Варварке - в Деловом
Дворе, на Старой Площади - в Центросоюзе, заезжал в Сокольники, швыряло
меня и на Девичье поле. Меня гоняло по всей необъятной и странной столице
одно желание - найти себе пропитание. И я его находил, - п
