Булычев Кир - Река Хронос 3
Кир Булычев
Заповедник для академиков
Глава первая. 22 октября 1932 года
День был такой дождливый и сумрачный, что Лидия не уловила момента,
когда он, закончившись, стал мокрой октябрьской ночью, хотя на часах было
всего около шести и люди возвращались со службы. На трамвайной остановке у
Коровьего Вала народу было видимо-невидимо, все молчали, терпели дождь, а
оттого почти не двигались - словно стая воронов с рисунка Беклина. Лидочка
пожалела, что не взяла зонтик, хотя отлично знала почему - зонтик был
старый, одна из спиц торчала вверх, к тому же он был заштопан. Она не могла
ехать в санаторий ЦЭКУБУ с таким зонтиком. А у шляпки поля были маленькие,
капельки дождя свисали с полей, росли и срывались, норовя попасть на голую
шею, - и, как ни кутайся, им это удавалось.
"Семерки" долго не было. Лидочка совсем промокла и готова была
вернуться в общежитие - обойдемся без ваших милостей, Академия наук! Но идти
обратно было еще противнее, чем стоять. И Лидия решила, что, если она
досчитает до тысячи и трамвая еще не будет, она уйдет. Когда она досчитала
до тысячи шестисот, показались огни трамвая, Лидия влезла в вагон как
обезумевшая миллионерша, которая рвется добыть место в шлюпке тонущего
"Титаника". Те, кто лез вместе с ней, ругались, конечно, но поддались ее
напору. Лидия втиснулась в конец вагона - там меньше толкали, поставила
чемодан на пол между ног и хотела отыскать петлю, чтобы держаться, но петли
близко не было - все расхватали. Лидочка расстроилась, но тут высокий
мужчина с маленькой изящной головой в зеленой тирольской шляпе и усиками
а-ля немецкий фашист Адольф Гитлер подвинул ей свою петлю, а сам ухватился
за стойку.
- Вам так будет yдобнее, - сказал он.
В душном тепле набитого трамвая вода начинала испаряться и возникали
запахи нечистого белья, пота, духов, табака и сивухи. Но от мужчины в
тирольской шляпе пахло приятно и иностранно. Хороший мужской одеколон. И
плащ на нем иностранный. Наверное, дипломат. Или чекист. Нет, чекист не стал
бы носить такие усы.
Высокий мужчина смотрел на Лиду спокойно и уверенно - так, наверное,
положено смотреть на женщин на Западе, охваченном мировым кризисом.
Старый вагон трамвая жестоко раскачивало на рельсах, дребезжали стекла
в рамах, кондукторша выкрикивала остановки, люди, отогревшись, пустились в
разговоры.
Лидочка подумала, что этот иностранец, наверное, тоже едет в "Узкое",
правда, это было маловероятно, так как по Большой Калужской и улицам, что
текут рядом с ней, стоит столько домов и учреждений, - что математика
отрицает возможность такого совпадения.
С Октябрьской площади трамвай повернул на Большую Калужскую и побежал,
то разгоняясь, то подползая к остановкам, мимо Голицынской больницы и
деревянных домишек с огородами: фонари горели по улице редко и тускло,
прохожих не было видно. На остановках людей выходило больше, чем входило, и
вагон постепенно пустел. Деревня, голодная и пугливая, но невероятно
живучая, вторгшаяся в Москву в последние годы, не могла и не смела селиться
в центре, а осваивала полузастроенные окраины, снабженные заборами домишки
Сокольников, Марьиной Рощи, Калужского шоссе и иных московских углов...
Возле иностранца освободилось место, он уверенно взял Лидочку за мокрый
рукав плаща и усадил. Он похозяйски смотрел, как она садится, словно она
была его старенькой, нуждающейся в заботе тетей, а потом сказал текучим
приятным голосом:
- Приедете домой, обязательно ноги в горячую воду. А то завтра
гарантирую вам же
