Библиотека в кармане -русские авторы

         

Бунин Иван Алексеевич - Веселый Двор


И. А. Бунин
Веселый двор
I
Мать Егора Минаева, печника из Пажени, так была суха от
голода, что соседи звали ее не Анисьей, а Ухватом. Прозвали
к двор ее - окрестили в насмешку веселым...
Егор, как говорили в Пажени, весь выдался в Мирона,
покойного отца своего такой же пустоболт, сквернослов и
курильщик, только подобрей характером.
- Сосед он хоть куда, - говорили про него, - и печник
хороший, а дурак: ничего нажить не может.
Заработки у Егора всегда были плохи, надел не выходил из
сдачи Изба его, огромная, нескладная, с каждым годом все
больше да больше сгнивала, разваливалась без призора. Раз
он принес откуда-то и налепил снаружи на ее косой простенок,
на трухлявые бревна, большую солдатскую мишень - черной
краской напечатанное на белом бумажном листе туловище, с
ружьем на плечо, в фуражке набекрень, с вытаращенными
глазами. А вот поправить крышу, законопатить пазы,
переложить печку, борова почистить - на это у него догадочки
не хватало, и зимой в избе волков можно было морозить по
всем углам нарастала снежная опушка. Давным-давно по чурке
растаскали бы все это тырло добрые люди. Да мешала Анисья.
Егор был белес, лохмат, не велик, но широк, с высокой
грудью Ходил Егор в облезлом, голубом от времени и тяжелом
от пота гимназическом картузе, в посконной рубахе с обитым,
скатавшимся воротом, в обвисших, протертых и вытянутых на
коленях портках, в лаптях, обожженных известкой Всюду много
и без толку болтал он, постоянно сосал трубку, до слез
надрываясь мучительным кашлем, и, откашлявшись, блестя
запухшими глазами, долго сипел, носил своей всегда поднятой
грудью Кашлял он от табаку, - курить начал по восьмому году,
- а глубоко дышал от расширения легких, и, когда дышал, все
раскрывалась, показывалась в продольную прореху ворота бурая
полоска загара, резко выделявшаяся на мертвенно бледном
теле. Уродливы были его руки большой палец правой руки
похож на обмороженную култышку, ноготь этого пальца - на
звериный коготь, а указательный и средний пальцы - короче
безыменного и мизинца - в них было только по одному суставу.
Но ловко мял он этими тугими култышками золу в хлюпающей
трубке, кашлял надрывисто, но даже с наслаждением как будто:
"а-ах, так-то его так!" Глядя на него, не верилось, что
бывают матери у таких хрипунов и сквернословов Не верилось,
что Анисья его мать.
Да и нельзя было верить Он белес, широк, она - суха,
узка, темна, как мумия, ветхая панева болтается на тонких и
длинных ногах Он никогда не разувается, она вечно боса. Он
весь болен, она за всю жизнь не была больна ни разу. Он
пустоболт, порой труслив, порой, с кем можно, смел, нахален,
она молчалива, ровна, покорна Он бродяга, любит народ,
беседы, выпивки, - сём пересем, лишь бы день перешел. А ее
жизнь проходит в вечном одиночестве, в сиденье на лавке, в
непрестанном ощущении тянущей пустоты в желудке и
непрестанной грусти, с которой она уже сроднилась: "Земля
забыла меня, грешную!" Единственным оправданием такой
забывчивости была, по мнению Анисьи, необходимость стеречь,
сохранять для Егора избу все думала, - авось уж не
молоденький, авось образумится, женится. Нежно и сладко
туманили ей голову мечты об этом несбыточном счастье. А он
постоянно твердил: "Довеку не женюсь! Теперь я - вольный
казак, а женишься - журись о жене. Да пропади она
пропадом!.." Он не признавал ни семьи, ни собственности, ни
родины.
Наняться куда-нибудь, работать мешала Анисье, помимо
избы, еще и та беда, что очень слаба была она, да и крив





Содержание раздела