Бунин Иван Алексеевич - Ворон
Иван Бунин
Ворон
Отец мой похож был на ворона. Мне пришло это в голову, когда я был еще
мальчиком: увидал однажды в "Ниве" картинку - какую-то скалу и на ней
Наполеона с его белым брюшком и лосинами, в черных коротких сапожках, и
вдруг засмеялся от радости, вспомнив картинки в "Полярных путешествиях"
Богданова, - так похож показался мне Наполеон на пингвина, - а потом грустно
подумал: "А папа похож на ворона..."
Отец занимал в нашем губернском городе очень видный служебный пост, и
это еще более испортило его, думаю, что даже в том чиновном обществе, к
которому принадлежал он, не было человека более тяжелого, более угрюмого,
молчаливого, холодно жестокого в медлительных словах и поступках Невысокий,
плотный, немного сутулый, грубо черноволосый, темный, с длинным бритым
лицом, большеносый, был он и впрямь совершенный ворон - особенно когда бывал
в черном фраке на благотворительных вечерах нашей губернаторши, сутуло и
крепко стоял возле какого-нибудь киоска в виде русской избушки, поводил
своей большой вороньей головой, косясь блестящими вороньими глазами на
танцующих, на подходящих к киоску, да и на ту боярыню, которая с чарующей
улыбкой подавала из киоска плоские фужеры желтого дешевого шампанского
крупной рукой в бриллиантах, - рослую даму в парче и кокошнике с носом
настолько розово-белым от пудры, что он казался искусственным. Был отец
давно вдов, нас, детей, было у него лишь двое, - я да маленькая сестра моя
Лиля, - и холодно, пусто блистала своими огромными, зеркально-чистыми
комнатами наша просторная казенная квартира во втором этаже одного из
казенных домов, выходивших фасадами на бульвар в тополях между собором и
главной улицей. К счастью, я больше полугода жил в Москве, учился в
Катковском лицее, приезжал домой лишь на святки и летние каникулы. В том
году встретило меня, однако, дома нечто совсем неожиданное.
Весной того года я кончил лицей и, приехав из Москвы, просто поражен
был: точно солнце засияло вдруг в нашей прежде столь мертвой квартире, - всю
ее озаряло присутствие той юной, легконогой, что только что сменила няньку
восьмилетней Лили, длинную, плоскую старуху, похожую на средневековую
деревянную статую какой-нибудь святой. Бедная девушка, дочь одного из мелких
подчиненных отца, была она в те дни бесконечно счастлива тем, что так хорошо
устроилась тотчас после гимназии, а потом и моим приездом, появлением в доме
сверстника. Но уж до чего была пуглива, как робела при отце за нашими
чинными обедами, каждую минуту с тревогой следя за черноглазой, тоже
молчаливой, но резкой не только в каждом своем движении, но даже и в
молчаливости Лилей, будто постоянно ждавшей чего-то и все как-то вызывающе
вертевшей своей черной головкой! Отец за обедами неузнаваем стал. не кидал
тяжких взглядов на старика Гурия, в вязаных перчатках подносившего ему
кушанья, то и дело что-нибудь говорил, - медлительно, но говорил, -
обращаясь, конечно, только к ней, церемонно называя ее по имени- отчеству, -
"любезная Елена Николаевна", - даже пытался шутить, усмехаться. А она так
смущалась, что отвечала лишь жалкой улыбкой, пятнисто алела тонким и нежным
лицом - лицом худенькой белокурой девушки в легкой белой блузке с темными от
горячего юного пота подмышками, под которой едва означались маленькие груди.
На меня она за обедом и глаз поднять не смела: тут я был для нее еще
страшнее отца. Но чем больше старалась она не видеть меня, тем холоднее
косился отец в мою сторону: не только он, но и я понимал, чув
