Бунин Иван Алексеевич - Чаша Жизни
И. А. Бунин
Чаша жизни
I
Тридцать лет тому назад, когда уездный город Стрелецк был
еще проще и просторней, семинарист Кир Иорданский, сын
псаломщика, влюбился, приехав на каникулы, в Саню
Диесперову, дочь заштатного священника, за которой от нечего
делать ухаживал консисторский служащий Селихов,
пользовавшийся отпуском. Саня была особенно беззаботна и
без причины счастлива в то лето, каждый вечер ходила гулять
в городской сад или кладбищенскую рощу, носила цветистый
мордовский костюм, большим бантом красной шелковой ленты
завязывала конец толстой русой косы и, чувствуя себя
красивой, окруженной вниманием, все напевала и откидывала
голову назад. Из всех ее поклонников нравился ей один
Иорданский. Но она его боялась. Он пугал ее своей
молчаливой любовью, огнем черных глаз и синими волосами, она
вспыхивала, встречаясь с ним взглядом, и притворялась
надменной, не видящей его. А Селихов был губернский франт,
он держался всех любезнее, смешил ее подруг, был остроумен,
находчив и заносчиво, играя тросточкой, поглядывал на
Иорданского, даром что мал был ростом. Да и заштатному
священнику казался он приятным и дельным молодым человеком,
не то что Иорданский, дюжий и нищий семинар. И однажды, в
июльский вечер, когда в городе все катались, все гуляли и в
золотистой пыли, поднятой стадом, садилось в конце Долгой
улицы солнце, когда шла Саня в кладбищенскую рощу под руку с
Селиховым, а сзади, среди подруг Сани, шагал сумрачный
Иорданский и, покачиваясь, гудел великан Горизонтов, тоже
семинарист, Селихов небрежно глянул на них через плечо и,
наклоняясь к ее лицу, нежно прижимая ее руку, вполголоса
сказал:
- Я желал бы воспользоваться этой ручкой навеки,
Александра Васильевна.
II
Тридцать лет, избегая встречаться, почти никогда не видя
друг друга, не забывали друг о друге Иорданский и Селихов.
Все свои силы употребили они на состязание в достижении
известности, достатка и почета. Давным-давно жили они оба в
Стрелецке и, состязаясь, многого достигли. Иорданский стал
протоиереем и весь уезд дивил своим умом, строгостью и
ученостью. А Селихов разбогател и прославился беспощадным
ростовщичеством. Иорданский купил дом на Песчаной улице.
Не отстал от него и Селихов, назло ему купил дом вдвое
больше и как раз рядом с ним. Встречаясь, они не кланялись,
делали вид, что даже не помнят друг друга; но жили в
непрестанной думе друг о друге, во взаимном презрении.
Презирали они, не замечали и жен своих. Иорданский на
десятом году супружества равнодушно лишился своей некрасивой
жены. А Селихов почти никогда не разговаривал с Александрой
Васильевной. Вскоре после свадьбы он застал ее однажды
заплаканной: в мордовском костюме, с косой, заплетенной
по-девичьи, она стояла в спальне перед своим комодом, перед
раскрытой венчальной шкатулкой, где лежали фотографические
карточки, - между ними и карточка Иорданского, - пудрила
свое распухшее лицо и покусывала губы, чувствуя приступ
новых слез. Он знал, что это были слезы по молодости, по
тому счастливому лету, что однажды выпадает в жизни каждой
девушки, что не в Иорданском тут дело. Но простить ей этих
слез не мог. И всю жизнь ревновал ее к о. Киру,
самолюбивый, как все маленькие ростом. А тот всю жизнь
чувствовал к ней тяжелую, холодную злобу.
И шли дни за днями, годы за годами, и осталась у
Александры Васильевны одна дума, одна мечта - о доме.
III
Она была уже слаба, полна и склонна к слезам, к грусти.
Состарился и Селихов. Но о своей посмертной воле он упр
