Бунин Иван Алексеевич - Хорошая Жизнь
И. А. Бунин
Хорошая жизнь
Моя жизнь хорошая была, я, чего мне желалось, всего
добилась. Я вот и недвижным имуществом владаю, -
старичок-то мой прямо же после свадьбы дом под меня
подписал, - и лошадей, и двух коров держу, и торговлю мы
имеем. Понятно, не магазин какой-нибудь, а просто лавочку,
да по нашей слободе сойдет. Я всегда удачлива была, ну
только и характер у меня настойчивый.
Насчет занятия всякого меня еще батенька заучил. Он хоть
и вдовый был, запойный, а, не хуже меня, ужасный умный,
дельный и бессердечный. Как вышла, значит, воля, он и
говорит мне:
- Ну, девка, теперь я сам себе голова, давай деньги
наживать. Наживем, переедем в город, купим дом на себе,
отдам я тебя замуж за отличного господина, буду царевать. А
у своих господ нам нечего сидеть, не стоют они того.
Господа-то наши и правда хоть добрые, а бедные-пребедные
были, просто сказать - побирушки. Мы и переехали от них в
другое село, а дом, скотину и какое было заведение продали.
Переехали под самый город, сняли капусту у барыни Мещериной.
Она фрелиной при царском дворце была, нехорошая, рябая, в
девках поседела вся, никто замуж не взял, ну и жила себе на
спокое. Сняли мы, значит, у ней луга, сели, честь честью, в
салаш. Стыдь, осень, а нам и горя мало. Сидим, ждем
хороших барышей и не чуем беды. А беда-то и вот она, да еще
какая беда-то! Дело наше уж к развязке близилось, вдруг -
скандал ужасный. Напились мы чаю утром, - праздник был, - я
и стою так-то возле салаша, гляжу, как по лугу народ от
церкви идет. А батенька по капусте пошел. День светлый
такой, хоть и ветреный, я и загляделась и не вижу, как
подходят вдруг ко мне двое мужчин: один священник, высокий
этакий, в серой рясе, с палкой, лицо все темное, землистое,
грива, как у лошади хорошей, так по ветру и раздымается, а
другой - простой мужик, его работник. Подходят к самому
салашу. Я оробела, поклонилась и говорю:
- Здравствуйте, батюшка. Благодарим вас, что проведать
нас вздумали.
А он, вижу, злой, пасмурный, на меня и не смотрит, стоит,
калмышки палкой разбивает.
- А где, говорит, твой отец?
- Они, говорю, по капусте пошли. Я, мол, если угодно,
покликать их могу. Да вон они и сами идут.
- Ну, так скажи ему, чтоб забирал он все свое добришко
вместе с самоварчиком этим паршивым и увольнялся отсюда.
Нынче мой караульщик сюда придет.
- Как, говорю, караульщик? Да мы уж и деньги, девяносто
рублей, барыне отдали. Что вы, батюшка? (Я хоть и молода,
а уж продувная была.) Ай вы, говорю, смеетесь? Вы. говорю,
бумагу нам должны предъявить.
- Не разговаривать, - кричит. - Барыня в город
переезжает, я у нее луга эти купил, и земля эта теперь моя
собственная.
А сам махает, бьет палкой в землю, - того гляди в морду
заедет.
Увидал эту историю батенька, бежит к нам, - он у нас
ужасный горячий был, - подбегает и спрашивает:
- Что за шум такой? Что вы, батюшка, на нее кричите, а
сами не знаете чего? Вы не можете палкой махать, а должны
откровенно объяснить, по какому такому праву капуста вашей
сделалась? Мы, мол, люди бедные, мы до суда дойдем. Вы,
говорит, духовное лицо, вражду не можете иметь, за это
вашему брату к святым дарам нельзя касаться.
Батенька-то, выходит, и слова дерзкого ему не сказал, а
он, хоть и пастырь, а злой был, как самый обыкновенный серый
мужик, и как, значит, услыхал такие слова, так и побелел
весь, слова не может сказать, альни ноги под рясой трясутся.
Как завизжит, да как кинется на батеньку, чтобы, значит, по
голове палкой его огрет
