Бунин Иван Алексеевич - Святые Горы
Иван Бунин
Святые Горы
I
Путь к Донцу, к древнему монастырю на Святых Горах, пролегает на
юго-восток, на Азовские степи.
Ранним утром великой субботы я был уже под Славянском. Но до Святых Гор
оставалось еще верст двадцать, и нужно было идти поспешно. Этот день мне
хотелось провести в обители.
Предо мной серело пустынное поле. Один сторожевой курган стоял вдалеке и,
казалось, зорко глядел на равнины. С утра в степи было по-весеннему холодно и
ветрено; ветер просушивал колеи грязной дороги и шуршал прошлогодним бурьяном.
Но за мной, на западе, картинно рисовалась на горизонте гряда меловых гор.
Темнея пятнами лесов, как старинное, тусклое серебро чернью, она тонула в
утреннем тумане. Ветер дул мне навстречу, холодил лицо, рукава, степь
увлекала, завладевала душой, наполняла ее чувством радости, свежести.
За курганом блеснула круглая ложбина, налитая весенней водой. Я свернул к
ней на отдых. Есть что-то чистое и веселое в этих полевых апрельских болотцах;
над ними вьются звонкоголосые чибисы, серенькие трясогузки щеголевато и легко
перебегают по их бережкам и оставляют на иле свои тонкие, звездообразные
следы, а в мелкой, прозрачной воде их отражается ясная лазурь и белые облака
весеннего неба. Курган был дикий, еще ни разу не тронутый плугом. Он
расплывался на два холма и, словно поблекшей скатертью из мутно-зеленого
бархата, был покрыт прошлогодней травой. Седой ковыль тихо покачивался на его
склонах - жалкие остатки ковыля. "Время его, - подумал я, - навсегда проходит;
в вековом забытьи он только смутно вспоминает теперь далекое былое, прежние
степи и прежних людей, души которых были роднее и ближе ему, лучше нас умели
понимать его шепот, полный от века задумчивости пустыни, так много говорящей
без слов о ничтожестве земного существования".
Отдыхая, я долго лежал на кургане. С полей уже тянуло теплом. Облака
светлели, таяли. Жаворонки, невидимые в воздухе, напоенном парами и светом,
заливались над степью безотчетно-радостными трелями. Ветер стал ласковый,
мягкий. Солнце согревало меня, и я закрывал глаза, чувствуя себя бесконечно
счастливым. В южных степях каждый курган кажется молчаливым памятником
какой-нибудь поэтической были. А побывать на Донце, на Малом Танаисе, воспетом
"Словом", - это была моя давнишняя мечта. Донец видел Игоря, - может быть,
видел Игоря и Святогорский монастырь. Сколько раз разрушался он до основания и
пустели его разбитые стены! Сколько претерпел он, стоя на татарских путях, в
диких степных равнинах, когда иноки его были еще воинами, когда они переживали
долгие осады от полчищ диких орд и воровских людей!
Скрип телеги, на которой сидел старик, свесив с грядки ноги в допотопных
сапогах, и сопение волов, которые, покачиваясь и вытягивая шеи, придавленные
тяжелым ярмом, медленно тащились по дороге, разогнали мои думы. Я зашагал еще
поспешнее.
Полоса леса серовато чернела вдали. Я не сводил с нее глаз, думая, что за
лесом-то и откроется долина Донца и Горы. Лес оказался очень старым,
заглохшим. Меня поразила его безжизненная тишина, его корявые, иссохшие дебри.
Замедляя шаги, я с трудом пробирался по хворосту и бурелому, который гнил в
грязи глубоких рытвин дороги. Ни одной птицы не слышно было в чащах. Иногда
дорогу затопляло целое болото весенней воды. Сухие деревья сквозили кругом; их
кривые сучья бросали слабые, бледные тени.
Скоро, однако, в пролете лесной дороги снова проглянула просторная,
вольная даль. Сухой степной ветер все усиливался, разгоняя в ярком
