Буркин Юлий - Ежики В Ночи
Юлий БУРКИН
ЕЖИКИ В НОЧИ
"Лес трудный, но разве есть лес, из которого
нет пути?"
(Из письма Н.И.Вавилова Е.И.Барулиной)
1
...Она притихла лишь тогда, когда мы миновали ворота институтской
рощи, войдя в ее мокрую тьму, и двинулись мимо анатомического корпуса.
Где-то неподалеку взвыла собака. Взвыла с такой ясно ощутимой тоской, что,
казалось, не собака это воет, а человек пытается подражать собаке.
Портфелия еще крепче прижалась к нам.
- ...Форменно издиются, - в который раз сердито повторил Семенов.
Самогонкой от него разило за версту, и не всегда оба глаза смотрели в одну
сторону. - Про профессора худого не скажу. Ни-ни. Тут все по-человечьи:
завсегда и здрасьте, и до свидания; а вот как вместе соберутся, все и
начинается... Метамархоза.
- Так какая же метаморфоза, а? - еле сдерживала раздражение
Портфелия.
- А с профессором мы друзья большие. Большие, говорю, друзья.
Агромадные. - Зрачки Семенова окончательно расползлись по сторонам, а
стрелка на шкале его настроения резко повернулась на сто восемьдесят
градусов - от возмущения к умилению. - Мы ж с йим вместе без малого
тридцать годков здесь трудимся. Он - профессором, а я вот, значит,
сторожом. Сторожу. Это, дочка, тоже не всякий, сторожить-то, сможет. Тут
особая сноровка требуется. Талант нужон. А в трудовой книжке у меня как
записано? "Стрелок, - записано. - Стрелок!" - Он выпятил грудь. Засунув
руку во внутренний карман, я на ощупь выключил диктофон и потащил
Портфелию за рукав:
- Пошли, что ты его слушаешь, не видишь, он пьяный в умат?
- Я думаю, если про Заплатина не выйдет, я тогда про этого напишу.
Зарисовку. - Она сделала "телевизионное" выражение лица: "Тридцать лет не
оставляет своего поста вахтер Семенов. "Стрелок" - так называется моя
профессия!" - говорит он с затаенной гордостью..." Здорово, правда? - Она,
не удержавшись, фыркнула.
Нам навстречу со скамейки поднялся Джон (сторож его не интересовал):
- Айда?
Я кивнул, снова на всякий случай включил диктофон, и мы двинулись по
лестнице - к операционной. На месте, где должна сидеть дежурная нянечка,
никого не было, и мы беспрепятственно прошли белым коридором к двери со
светящейся надписью: "Не входить! Идет операция".
Остановились.
- Ну и?.. - Повернулся ко мне Джон. Звук его голоса так чужеродно
прозвучал в стерильной тишине коридора, что мне сразу захотелось уйти.
- Сегодня не я командую парадом, - ответил я полушепотом, оглянулся и
понял, что Портфелия растеряна не меньше нашего. А что, собственно, она
собиралась здесь увидеть? Какого черта мы сюда приперлись? Я вдруг
обозлился на нее, ведь это она нас сюда притащила. Люди работают, глаз не
смыкая, за чью-то жизнь борются, а мы явились уличать их сами не знаем в
чем на основании пьяного бреда выжившего из ума вахтера.
Портфелия вдруг жалобно сказала:
- Ой, мальчики, пойдемте отсюда, а?..
Боже мой, какими же мы были детьми, кажется мне сейчас. Сейчас, когда
мы с Джоном сидим в чьей-то стылой дачной избушке, забаррикадировав дверь
всем, что удалось здесь найти.
Нам повезло, что я не снял на ночь часы. Мы спим по очереди. По сорок
пять минут. Сейчас - очередь его, а я молча пялюсь в окно, закрытое
снаружи ставнями.
Как же ухитрились мы быть такими наивными, такими беспомощными?
По-настоящему осознал опасность я, пожалуй, только когда сбежал Джон.
Я увидел его в больничной пижаме на своем пороге, запыхавшегося и
продрогшего. И сразу сообразил что к чему.
- Гонятся? - спросил я.
- Нет. Но скоро хватятся.
- Быстр
