Буркин Юлий - Командировочка
Юлий БУРКИН
КОМАНДИРОВОЧКА
ПРОЛОГ
Шеф сказал: "Надо, Слава". И я поехал. Сперва поездом, потом - на
попутке, потом - пешком через озябший лесок по тропинке, показанной мне
водилой: "Вроде бы там, говорят, сейчас институт какой-то..." Ну, а над
названием учреждения мы посмеялись вместе. Решили, опечатка.
1
Квадратные ворота из листового железа заперты, но в полутьме я
разобрал кнопку на косяке. Или звонок не работает, или проводка тянется
куда-то далеко, только я ничего не услышал. Нажал еще раз, подержал на
всякий случай подольше и стал ждать. Минуты через три скрипнуло, и передо
мной образовалось маленькое окошечко наподобие тех, что бывают в кассах.
- Сюда давай, - раздался сиплый голос. - Паспорт давай. И
командировочный давай.
Пальцы с кривыми желтыми ногтями приняли документы.
- Порядок. Иди, давай.
Железные створки, натужно завывая, отползли в сторону. Я шагнул в
проем, и ворота за моей спиной закрылись. Из будочки КПП кряхтя выполз мой
сипатый собеседник - тщедушного сложения старец - и заковылял по
вытоптанной в снегу тропинке к приземистому строению в глубине двора. Я
поспешил за ним.
- Пойдем-пойдем, - сипел старец, не оборачиваясь, - тута тебе хорошо
будет. Дома-то, небось, не очень с тобой церемонются, а тута, у нас хорошо
тебе будет. Пойдем, давай.
"Черт, - подумал я, - как в дом престарелых ведет. Или в монастырь".
- Папаша! - крикнул я ему в затылок, - как это переводится - "НИИ
ДУРА"? А?
- А ты не ори, давай, - резко остановился мой проводник. - НИИ ДУРА -
это институт дураков, значит. Дураков тута исследуют. И тебя, вот,
исследовать будут.
Он заковылял дальше, бормоча: "Это для умных - в стекле да в бетоне,
а для дураков и так сойдет..." А я подумал, шутник, мол, дедуся, но
почувствовал себя как-то не совсем уютно.
Мы подошли к бараку, и дед постучал. Из тесных сеней пахнуло
казармой. Дед пропустил меня вперед, я хотел спросить его про паспорт, но
дверь захлопнулась, и я остался один на один с новым, но не менее
тоскливым персонажем - женщиной с кислым одиноким лицом. "Ходют, ходют,
когда хочут, ночь бы хоть вздохнуть дали", - неприязненно проворчала она и
провела меня в холл с хилым фикусом в горшке.
Женщина открыла древний шкаф, покопалась в нем и сунула мне серую
застиранную наволочку, две серые застиранные простыни, два серых
застиранных вафельных полотенца и печатку мыла без обертки. Она отметила в
толстой потрепанной книге, чего сколько дала "шт.", вписала туда же мою
фамилию, заставила поставить автограф и коротко проинструктировала:
- В конце коридора, налево.
- Там уже кто-нибудь есть - спросил я, решив, что меня ожидает
гостиничный номер, самый что ни на есть плохонький, вероятно.
- Есть, - саркастически подтвердила она и добавила таким тоном, что я
сразу почувствовал себя глубоко порочной натурой: - Простыни на портянки
не рвать, взымлем в пятикратном размере.
Я поплелся по коридору, открыл дверь в конце его и остановился в
нерешительности. Вдоль тускло освещенной комнаты тянулись ряды
двухъярусных сеточных коек.
- Мужики! - раздался писклявый голос сверху, - еще один дурак прибыл.
Привет, дурак.
- Пусть лучше сразу вешается, - отозвался другой голос, и целый хор
загоготал так, словно шутка была действительно удачной.
- Хлопец, - позвали слева, - подь сюда, тут возле меня место
свободное имеется.
- Не ходи к нему, симпатичный, - снова встрял писклявый, - не ходи,
он голубой.
Вокруг опять заржали, а я, стиснув зубы, прошел к пустой кровати,
бросил
