Бушков Александр - Господа Альбатросы
Александр Бушков.
Господа альбатросы
Глава 1
— Сплошные герои, верно?
— Они были невообразимо смелые, — сказала Френсис и судорожно сжала доску стола.
А. Мердок
Полковник аэрологии Панарин, славный альбатрос, перевернулся на левый
бок в высокой траве, сорвал и отбросил колючий стебелек, неприятно
щекотавший локоть. Лениво перевел взгляд на плакаты, давно пережившие
события, в честь коих были вывешены, плакаты — битые и трепанные ветром,
дождем, снегом, временем, пьяными художествами. Красный кумач выцвел и
прохудился, от белых букв кое-где остались лишь бледные контуры.
"К юбилею Ломоносова проложим дорогу к Ведьминой Гати!"
А за Михаилу свет Васильича давным-давно опорожнили грузовик вермута, и
к Ведьминой Гати летали уже без особой опаски.
"Освоим "Сарычи" в срок!"
Это было водружено в те времена, когда пытливая конструкторская мысль
шагнула вперед, и на подмогу винтовикам пригнали эскадрилью скоростных и
вертких реактивных самолетов "Сарыч". Их давно освоили — настолько, что
летали на них за пивом на "материк", приземлялись прямо возле сельских
магазинчиков, распугивая собак и снося выхлопами плетни.
"Достойно отметим десятилетие руководяще-научной деятельности тов.
Алиханова!"
А меж тем тов. Алиханова давненько турнули за скучное головотяпство и
незнание таблицы умножения, и возглавлял он теперь то ли прачечную, то ли
периферийное общество шиншилловодов-любителей. Но что-то возглавлял, это
точно.
И огромный портрет Президента Всей Науки с его бессмертным
высказыванием касаемо эпохи невыразимо развитой науки тоже потерпел от
времени и заброшенности, так что добрый дедушка Президент, лауреат,
кавалер, мыслитель и гурман, напоминал на означенном плакате то ли монстра
из фильма ужасов, то ли обиженного ребенка, у которого отобрали любимого
плюшевого медведиха.
Словом, похабень красовалась, а не наглядная агитация, призванная
отразить и мобилизовать. Но навести порядок никак не могли, руки не
доходили — завхоз Балабашкин с точностью гринвичского хронометра ушел в
очередной запой, и до выхода осталась ровно неделя, а там следовала
короткая передышка, и снова уход.
Панарин перевернулся на живот, подпер щеки кулаками и стал смотреть
вниз, на Поселок, град науки аэрологии. Отсюда, сверху, с холма град
выглядел просто великолепно — паутина взлетно-посадочных дорожек,
треугольное здание Главной Диспетчерской, утыканное радарами и стеклянными
башенками, красивые административные корпуса, высоченная статуя
Изобретателя Колеса, жилой городок из двух сотен коттеджей и десятка
двенадцатиэтажек (для особо стойких урбанистов), аккуратные мастерские и
здания лабораторий, три ряда огромных ангаров под рифлеными крышами,
разноцветные клумбы и кипарисовые деревья. Одним словом, равняется трем
Люксембургам, Манхэттену и Голштинии минус Монако.
Панарин был слишком молод для того, чтобы застать Начало — времена,
когда здесь стояли деревянные бараки, а в полеты над Страной Чудес уходили
такие умилительные ныне на желтых фотографиях бипланы с уймой распорок и
тяжей. Однако он помнил Середину — пору, когда половины нынешнего
благолепного размаха не было и в помине. А это уже позволяло считать себя
старожилом.
Он вздохнул, поднялся. Там, внизу, белый с красными крыльями "Сарыч"
оторвался от серых квадратов бетонки, прощально качнул крыльями и помчался
на северо-восток, туда, где за синей гребенкой гор раскинулся Вундерланд —
Страна Чудес. Отсюда нельзя было рассмотреть бортовых номеров, но Панарин
и так
