Быков Василь - Пасхальное Яичко
ВАСИЛЬ БЫКОВ
ПАСХАЛЬНОЕ ЯИЧКО
Фамилия его была Выползков, но в этой большой, растянувшейся вдоль дороги
белорусской деревне, где он обосновался после войны, его называли Выползком.
Тем более что обычно он откликался и на это прозвище, хотя и делал это не без
раздражения, а то и с криком, нередко сдобренным злым матом. Но людям было
безразлично, как он откликался - за войну люди привыкли к мату и крику -
своих, полицаев, немцев и партизан тоже. Привыкли люди, привыкла скотина,
особенно лошади. Иная не тронется с места, пока ее не обложат матюгом, в
котором одинаково преуспели старые и молодые, мужики и бабы. Не говоря уже о
начальстве.
В то утро Выползок так же привычно, хотя и негромко, про себя выругался,
поняв, что проспал. Вечером, укладываясь на ночь, намеревался проснуться
пораньше, но вот не пришлось. Сбросив замызганный солдатский ватник, сел на
скамье, прислушался к утренней тишине в хате. Ганка за шкафом еще спала с
малыми девочками, а он ловко, одной рукой накинул на себя ватник и вышел на
еще по-весеннему голый, не успевший зарасти бурьяном двор. Как всегда, с
самого утра наваливались колхозные заботы, к которым сегодня прибавилась еще и
Пасха. Вчера поздно вечером из района прискакал нарочный с только что принятым
решением райкома - празднования не допустить, организовать ударную вывозку
навоза. Собственно, организовывать вывозку должен был бригадир, но вчера
бригадира он нигде не нашел, придется искать сегодня. К тому же бригадир не
умел командовать бабами, которые в основном и составляли его бригаду. У
председателя Выползка опыта относительно баб побольше было - еще с довоенного
времени, когда он организовывал колхозы, да и потом в партизанах, где баб
также было немало. Впрочем, всякое случалось и с мужиками и с бабами, даже не
сказать, с кем легче было.
Вот и теперь - дождались Пасхи и спят. Словно после всенощной. Хотя ни
обедни, ни всенощной здесь давно не было. От церкви в соседнем местечке
остался заросший бурьяном фундамент - как в тридцать третьем сбросили кресты,
так и развалилась церковь. А вот в быту опиум упрямо держится, рассуждал
председатель колхоза. Вчера вечером в сумерках он пробежал по деревне и
заметил, как кое-где при свете коптилок готовились, наверно, красили яйца.
Хотя и готовить-то было нечего, колхозники не имели ни муки, ни мяса, да и яиц
неоткуда взять - в войну почти вывелись куры. Но разве только здесь? В других
местах не осталось и самих деревень, все сожжено, а здешняя деревня все-таки
уцелела - при отступлении немцев сгорело полдюжины хат. Считай, счастливая
деревня, поэтому и требования к ней особые - кормить страну. Но чтобы кормить,
надобно работать по-ударному и быть сознательными. С сознательностью же его
колхозники явно подкачали. То и дело приходилось принуждать, разъяснять,
контролировать. Как вот с навозом. В деревне имелось с десяток коров, а навоз
на колхозное поле не вывезли. Не отдают, норовят приберечь для себя - для
своих собственных соток.
В облачном небе над притихшей деревней совсем уже рассвело, было не
холодно, поутру даже утих все время дувший западный ветер. А на улице
по-прежнему ни души. Под амбаром на бревнах, где бригадир обычно собирал свой
наряд, также пусто, не видать было и бригадира. Неужто и его, председателя,
никто не видит? - начинал злиться Выползок. Видят, конечно, но прячутся,
потому что боятся. Эта мысль, как ни странно, слегка согрела душу
председателя, потому что, как он понимал, боятся - значит уважают.
