Вагинов Константин - Чертогон
К.К.Вагинов (Вагенгейм)
Ч Е Р Т О Г О Н
ПЕРВАЯ
Это обряд, который можно встретить только в одной Москве, и притом не
иначе как при особом счастии и протекции.
Я видел чертогон с начала до конца благодаря одному счастливому
стечению обстоятельств и хочу это записать для настоящих знатоков и
любителей серьезного и величественного в национальном вкусе.
Хотя я с одного бока дворянин, но с другого близок к "народу": мать моя
из купеческого звания. Она выходила замуж из очень богатого дома, но вышла
уходом, по любви к моему родителю. Покойник был молодец по женской части и
что намечал, того и достигал. Так ему удалось и с мамашей, но только за
эту ловкость матушкины старики ничего ей не дали, кроме, разумеется,
гардеробу, постелей и Божьего милосердия, которые были получены вместе с
прощением и родительским благословением, навеки нерушимым. Жили мои
старики в Орле, жили нуждно, но гордо, у богатых материных родных ничего
не просили. Да и сношений с ними не имели. Однако, когда мне пришлось
ехать в университет, матушка стала говорить:
- Пожалуйста, сходи к дяде Илье Федосеевичу и от меня ему поклонись.
Это не унижение, а старших родных уважать должно, - а он мой брат, и к
тому благочестив и большой вес в Москве имеет. Он при всех встречах всегда
хлеб-соль подает... всегда впереди всех стоит с блюдом или с образом... и
у генерал-губернатора с митрополитом принят... Он тебя может хорошему
наставить.
А я хотя в это время, изучив Филаретов катехизис, в Бога не верил, но
матушку любил, и думаю себе раз: "Вот я уже около года в Москве и до сих
пор материной воли не исполнил; пойду-ка я немедленно к дяде Илье
Федосеичу, повидаюсь - снесу ему материн поклон и взаправду погляжу, чему
он меня научит".
По привычке с детства я был к старшим почтителен - особенно к таким,
которые известны и митрополиту и губернаторам.
Восстав, почистился щеточкой и пошел к дяде Илье Федосеичу.
ВТОРАЯ
Было так часов около шести вечера. Погода стояла теплая, мягкая и
сероватая - словом, очень хорошо. Дом дяди известен, - один из первых
домов в Москве, - все его знают. Только я в нем никогда не был и дядю
никогда не видал, даже издали.
Иду, однако, смело, рассуждая: примет - хорошо, а не примет - не надо.
Прихожу на двор; у подъезда стоят кони-львы, сами вороные, а гривы
рассыпные, шерсть как дорогой атлас лоснится, а заложены в коляску.
Я взошел на крыльцо и говорю: так и так - я племянник, студент, прошу
доложить Илье Федосеичу.
А люди отвечают:
- Они сами сейчас сходят - едут кататься.
Показывается очень простая фигура, русская, но довольно величественная,
- в глазах с матушкой есть сходство, но выражение иное, что называется -
солидный мужчина.
Отрекомендовался ему; он выслушал молча, тихо руку подал и говорит:
Садись, проедемся.
Я было хотел отказаться, но как-то замялся и сел.
- В парк! - велел он.
Львы сразу приняли и понеслись, только задок коляски подпрыгивает, а
как за город выехали, еще шибче помчали.
Сидим, ни слова не говорим, только вижу, как дядя себе цилиндр краем в
самый лоб врезал, и на лице у него этакая что называется плюмса, как
бывает от скуки.
Туда-сюда глядит и один раз на меня метнул глазом и ни с того ни с сего
проговорил:
- Совсем жисти нет.
Я не знал, что ответить, и промолчал.
Опять едем, едем; думаю: куда это он меня завозит? И начинает мне
сдаваться, что я как будто попал в какую-то статью.
А дядя вдруг словно повершил что-то в уме и начинает отдавать кучеру
одно за другим приказания
