Вагнер Николай Петрович - Клёст
Н. П. Вагнер
Клёст
I
Ты знаешь, что все деревья страшные сони.
Как только в тихий, ясный день их пригреет солнышком, они тотчас же все
раскиснут и заснут. А уж ночью - и говорить нечего! Тогда они спят как убитые
во всю ивановскую.
И как же им не спать?! Ведь каждое дерево крепко-накрепко привязано
корнями к земле и ни за что на свете не упадет.
Только ветер может разбудить деревья. Как только он налетит на них - все
они тотчас же проснутся, и все листки их начнут шептаться, как будто они вовсе
не спали. Такой ветер даже косматую ель разбудит, а известно уж, что нет такой
сони на свете, как растрепанная, косматая, замухрастая ель. Как начнет ветерок
махать ее ветками, она поневоле проснется, а вместе с нею проснется и все, что
живет на ней.
Ты, верно, знаешь, слыхал, что на таких елях живут клесты, - и вот об
одном таком клесте я хочу рассказать тебе теперь.
Был он с большой головой и огромным носом крючком. Когда он был еще очень
маленький, то и этот нос был также маленький, хорошенький крючочек. Клёст
поедал им все, что приносили ему папа и мама, все, начиная от какого-нибудь
крошечного червячонка до крепкой еловой шишки, из которой он выбирал орешки и
щелкал их лучше всякой купчихи или купеческой дочки.
Кругом его был старый, прекрасный еловый лес, была лесная глушь, и вот
среди этой глуши он вырос.
Лучшей няней для него было солнце. Когда оно с нежностью пригревало
травки, кусты и деревья, то грело заодно, по пути, и его, маленького клёстика
с большой головой. Притом грело оно его с такой лаской и любовью, что у него,
наверное, выступили бы слезы на глазах. Но ты, конечно, знаешь, что клесты и
все птички не могут плакать, просто потому, что у них нет платочков, чтобы
утирать слезы. Они даже носики свои утирают просто об землю или об травку. И
вот эту травку молодую, зеленую, сочную, бархатную очень любил наш клестик;
но, разумеется, он любил ее теребить, когда был еще очень маленький, а затем,
когда нос его стал подрастать и сделался крепким крючком, он долбил им
деревья, ломал сучки, гнул ветки, одним словом, делал множество разных
гимнастических штук с целью укрепить свой клюв.
Он любил тихие летние вечера, когда солнышко ложится спать, зардевшись,
как красная девушка, и его румянец стыдливо разливается по всему небу. Ему
нравилось слушать, как лениво перекликались птички, мирно засыпая на ветках;
ему нравился пахучий, смолистый, свободный воздух лесов. Но всего больше ему
нравились зеленые еловые шишки. Расщипать крепкую, ароматную шишку, добраться
до ее сочной, сладкой, смолистой мякоти и вкусных орешков - для него было
истинное наслаждение.
Родился он на севере, в лесной тайге, где зимой царит и трещит
злющий-презлющий мороз.
И вот от этого мороза все клесты перелетают на зиму туда, где потеплее.
Клёстик улетел вместе с другими.
А весной все птицы вернулись в старый, родной лес, туда, где прошло
детство клестика. Там ему было все знакомо - и старые, замухрастые ели, и
молодые зеленые елочки. Все ему приветливо кланялись, как старому другу, и он
всем кланялся, и свистел, и кричал, и чирикал изо всех сил своих маленьких
легких. Солнышко светило так радостно и весело; оно грело и землю, и травку, и
кусты, и деревья, так что те принялись взапуски расти, цвести, зеленеть. И
сколько цветов запестрело на зеленых лужайках! Сперва выглянули подснежники,
за ними втихомолочку распустились скромные фиалочки. Но на севере они ничем не
пахнут - из скромности. Они думают, что пахнуть на ве
