Вайль Петр - Европейская Часть
Петр Вайль
Европейская часть
Трамвай до Мотовилихи
Прямоугольная планировка сразу обозначает умышленный город. Красота здесь
лишена очарования естественности, как жизнь по приказу. Приказом царицы Пермь
назначили городом, и она стала обзаводиться не историей, которой не было, а
мифологией, которая есть всегда, если есть желание. Трамвай номер четыре по
пути от ЦУМа к цирку и дальше на Мотовилиху проходит над Егошихинским оврагом
- отсюда, от заложенного здесь медеплавильного завода, и пошла Пермь. Сейчас
это особая центровая окраина, сдвинутая не по горизонтали, на край, а по
вертикали, вниз. Провожатый кивает на овраг: "Вон там за кладбищем речка
Стикс". Законная гордость: где еще на свете есть Стикс? На этом - нигде. Над
Егошихой - трамплин, прыжки бесстрашно совершаются в долину реки смерти, а там
шпана.
Из трамвая жизнь вокруг видна сквозь чужую мудрость: окна в общественном
транспорте мэрия украсила изречениями великих. Имеются муниципальные афоризмы
для детей: "Любовь и уважение к родителям без всякого сомнения есть чувство
святое. В. Белинский". Для родителей: "Без хороших отцов нет хорошего
воспитания, несмотря на все школы. Н. Карамзин". Для школы: "Лень - это мать.
У нее сын - воровство и дочь - голод. В. Гюго" - с категорией рода не все
ладно, но изъяны грамматики искупаются дидактикой.
Двое в солдатских ушанках не обращают внимания на заповедь: "Судите о
своем здоровье по тому, как радуетесь утру и весне. Г. Торо". Во-первых, уже
полчетвертого, во-вторых, снежная зима, в-третьих, о здоровье проще судить по
цвету и запаху друг друга, в-главных, увлечены разговором. "Я его еще поймаю",
- угрюмо обещает один. Второй кивает: "Даже двух мнений быть не может. Ну,
даже двух мнений быть не может". Первый воодушевляется: "Я его еще поймаю.
Убью обеих". Слова звучат громко и веско, пассажиры ежатся и отворачиваются к
окнам. "Из всей земной музыки ближе всего к небесной - биение истинно любящего
сердца. Г. Бичер". Та, что ли, Бичер, которая Стоу? Дяди Тома в четвертом
трамвае только не хватало.
Хижины обступают Уральскую улицу, сменяя блочные и кирпичные дома. Трамвай
идет вдоль реки, спускаясь к ней. Если выйти, с высокого еще берега видна
широченная Кама, за ней - Верхняя Курья, далеко слева скрыт за излучиной
Закамск, по здешней мифологии - потустороннее место, вот и не видать. Спуск
делается круче, тут полудеревянная старая Мотовилиха, которая завораживала с
той стороны Камы пастернаковскую Женю Люверс.
"Доктор Живаго" разместился в центре Перми, переименованной Пастернаком в
Юрятин. На нарядной Сибирской - "Дом с фигурами", библиотека на углу
Коммунистической, где встретились Живаго и Лара. И - удвоение культурного мифа
- дом "Трех сестер", о чем рассказывают в Юрятине доктору. Здание пестренько
выложено красным и белым кирпичом, здесь теперь "Пермптицепром", порадовался
бы позитивный Чехов. На Сибирской - и длинный низкий дом, в котором провел
юные годы Дягилев, и губернаторский особняк желтоватого ампира, каков всегда
ампир в России, и Благородное собрание с плебейски приземистыми колоннами,
ныне клуб УВД, и в глубине парка театр оперы и балета, где к пермским морозам
бергамаск Доницетти подгадал "Дона Паскуале" (Пермь - Бергамо, или, еще лучше,
Пермь - Парма: насторожись, краевед), и новенький Пушкин среди многоэтажек с
нашлепкой снега на цилиндре. Мимо тянется троллейбус номер три, желто-зеленый,
с алой надписью "Лапша Доширак" - не секундант ли Дантеса?
Сибирская проходит скво
