Васильев Юрий - Ветер В Твои Паруса
Юрий Васильев
Ветер в твои паруса
... Колокол висел на деревянной треноге и казался таким же древним, как
все вокруг, как замшелые сопки, от которых начиналась тундра.
Он висел здесь еще с той поры, когда лишь да кайры провожали суматошным
гомоном редкие суда, случайно заходившие в бухту; давно не чищенная медь
покрылась коростой времени и уже не горела в лучах низкого солнца - он
просто висел тут, на самом краю земли, как память о доброй воле добрых
людей: это они карабкались на скалы с тяжелым грузом, чтобы в глухой
предрассветный час его голос отводил корабли от беды...
Один только раз мы звонили в колокол. Это было в тот день, когда погиб
Веня.
1
Вылет отложили в третий раз.
- Пропади ты пропадом! - сказал Павел и налил себе вина.
- Это называется - экономь время и деньги. Ничего я не хочу экономить,
хочу ездить в нормальном поезде, чтобы меня проводник чаем поил. Баста!
Аэрофлот на меня может больше не рассчитывать.
- Зарекалась коза в огород ходить, - Мрачно ответил Олег.
Они сидели в ресторане аэровокзала. Два старых друга, которым через
час-другой надо будет расстаться. Расстаться надолго, потому что один из них
скоро сядет в вездеход и уедет в далекий тундровый поселок, а другой
поднимется на борт самолета и улетит на материк. Улетит совсем, потому что
так вот получилось в жизни.
- Жениться едет, дурачок, - негромко казал Олег и поднял рюмку.
- И не понимает, что третий раз вылет задержали. Это символично, Не
отпускает тебя Чукотка. Давай мы сейчас продадим билет, сядем в вездеход, а
Таньке... Таньке что-нибудь напишем. Что-нибудь такое для нее придумаем.
- Не дури, Олег, без тебя тошно.
- Ты прав. Я помолчу...
В углу негромко пел музыкальный ящик, пел на любой вкус; за пять копеек
можно выбрать себе на прощание песню по душе и настроению, песню о любви и
дорогах, о расставаниях и встречах. К ящику подходили люди, кидали монету и
слушали, подперев рукой голову, как шумит ветер в зеленых соснах Карелии, и
почему-то показалось Павлу, совсем не похожи этот аэровокзал и этот ресторан
на такие же вокзалы и рестораны в других уголках России, где люди сидят и
ждут самолета или встречают друзей и родных; не похожи потому, что вот эта
дверь на летное поле нигде не связана так прочно с началом и концом
какого-то куска жизни.
Он улетает сегодня. Не он первый, не он последней. На столике в бокале
стоит завядшая ветка, сирени. Наверное, ее оставил здесь прилетевший с
материка отпускник. Растрогался от встречи с родной землей и поставил ветку
в бокале. Он тоже часто прилетал сюда из отпуска, из командировок, его
встречали друзья; они пили шампанское в буфете, хлопали друг друга, по
плечам, радовались, что вот наконец вместе. Это было. А теперь его встретят
в Москве.
Не надо было Олегу приезжать в порт. Обоим им невесело. Сидят и смотрят
на часы и думают, что куда как лучше было бы вместе улететь или вместе
остаться. Только тут уж ничего не поделаешь. У каждого через час или через
два начнутся свои дела. Эти минуты прощания станут их последним общим
прошлым.
Олег пытается острить и балагурить, но мысли его не здесь, он уже месит
тундру в тряской своей машине; и Павел тоже в пути, в Москве, на тихих
улочках Арбата, в большой и гулкой квартире, по которой ходит, поскрипывая
половицами, отец, пьет запрещенный врачами кофе, курит запрещенные врачами
сигареты. Играет в углу музыкальный ящик. За столиком рядом с Олегом и
Павлом сидят двое, пьют пиво, лениво грызут раздобытую где-то воблу. Плот
