Вебер Вальдемар - За Заборами
Вальдемар Вебер
За заборами
Многие годы я писал стихи, эссе, киносценарии, переводил немецких поэтов,
но никогда не покушался на прозу. Она существовала в форме устных рассказов о
различных эпизодах из моей жизни собственным детям, друзьям, знакомым,
студентам, случайным попутчикам. Однажды решил перенести их на бумагу и понял,
что уже не остановлюсь. Родились новые ассоциации, пробудились воспоминания о
событиях, до этого казавшихся слишком незначительными, чтобы быть предметом
повествования, но вот они, одно за другим, стали всплывать из памяти и
мозаично складываться в картину пережитого...
Ночной визит
По высочайшему указу все немцы СССР осенью 41-го были выселены за Урал.
После войны их пребывание в местах ссылки повторным Указом закрепили навечно.
Выезд без особого разрешения МВД карался каторжными работами до 20 лет.
Моему отцу повезло. Каким-то чудом или в результате ошибки чиновника, не
знавшего географии, ему удалось из трудармии в Северном крае демобилизоваться
по месту последнего довоенного проживания - во Владимирскую область, в
крохотный городок Карабаново, и забрать туда семью.
Под прикрытием здешнего царька, директора комбината, нуждавшегося в отце
как специалисте и явно нарушавшего предписание Отца народов, мы жили в
постоянном страхе, что ошибка обнаружится и нас в наказание спровадят
куда-нибудь на Чукотку. У мамы на этот случай всегда были заготовлены дорожные
вещи, чай, сухари, сахар, соль, спички. На улице мы друг с другом по-немецки
старались не разговаривать. Только дома. Вполголоса. О судьбе родственников
ничего не знали. Но подавать в розыск боялись. Не хотели привлекать к себе
внимание.
И вот однажды морозной мартовской ночью в дверь постучали. Тихо,
нерешительно.
Первая реакция мамы:
- За нами пришли!
Но отец сказал:
- Они так не стучат. - И пошел открывать. - Кто там?
- Это я, Фрида... Фридахен...
На пороге в полумраке прихожей, виновато улыбаясь, стояла молодая женщина
с крохотным чемоданчиком в руке, та самая тетя Фрида, которую мы, дети, раньше
никогда не видели и о которой по рассказам мамы знали, что она ужасно
легкомысленная.
Очутившись в объятиях мамы, она заревела и затараторила:
- Еще немного, и я бы с ума сошла, так мне хотелось всех вас увидеть. Как
узнала, что вы живы и где живете, места себе не находила, знала, что не
выдержу, сбегу!
- Сумасшедшая, тебя поймают, посадят, - тоже плача, сказала мама.
- Я все устроила. У меня отпуск. Никто не знает, что я уехала. Соседка - у
матери в деревне. В милиции у меня знакомый есть, если будут проверять, он
меня выгородит, обещал. Поживу у вас недельку, никуда из дома выходить не
буду, так же ночью на попутке до станции доберусь.
Было четыре часа утра. Я очень хорошо помню то свое ночное детское
чувство, смесь радости и ужаса на фоне страшной тайны, отделившей вдруг нас от
всего остального, спящего вокруг мира.
Мы уходили на работу, в школу, тетя Фрида оставалась одна, старалась не
приближаться к окнам, не шуметь, никому не открывала, ждала нас.
Когда мы были дома и приходила молочница или соседка, тетя Фрида пряталась
в кладовку.
Пока она жила у нас, умер Сталин. Всенародное горе глядело в окна траурным
флагом на фасаде фабрики, вторгалось в дом скорбной музыкой из уличного
репродуктора.
По вечерам тетя Фрида забиралась к маме в постель, и они долго шептались.
Дверь в комнату была открыта, и мы, дети, засыпали под их шепот.
Но тем вечером, перед ее отъездом, они лежали, обнявшись, и молчали. Я
дума
